Урал Балет начал премьерный танцевальный сезон 2025/26 с большого сборника «Быстрые свидания». Название вечеру дала финальная часть — коллективный балет, созданный шестью композиторами и шестью хореографами. Также в программу вошли три сочинения Максима Петрова и новая одноактовка «Шесть русских песен» композитора Анатолия Королева и хореографа Антона Пимонова. Тата Боева рассказывает о вечере, главной темой которого, по ее мнению, стали мрачные закоулки любви.
В принципе, название «Быстрые свидания» целиком тизерило концепцию. Кто ходил на такие встречи-минутки и выходил с них счастливым? То-то же.
Однако команда Урал Балета обвела всех вокруг пальца, положив сердцевину на виду и отведя от нее внимание. «Коллективный балет», «открытый конкурс», уникальная организационная структура, циклопический состав: восемь живых композиторов, семь хореографов, три художника по свету, два художника по костюмам, по одному дирижеру и пианисту, а уж число идейных вдохновителей и придумщиков, вероятно, в силу летучести идей подсчету не поддается. И все это промо — не то чтобы неважное. Но не ключевое.
Ключевое в «Быстрых свиданиях» — тема любви, важная для местной команды, и ее новый извод: любовь темная. Глубокая и опасная, как омут, куда можно попасть и больше не вернуться. Нервная любовь. Тревожная.
Вечер выстроен по принципу нагнетания напряжения. От светлого, росчеркового, оммажного, интеллектуального — любовь к балету, «а теперь слайды», — «Полудня» Максима Петрова к гнетущим, дробящим «Быстрым свиданиям», где каждая встреча выкручивает чувства все сильнее и звенит от фрустрации, разочарования, тяжести, которые может принести с собой человеческая близость. А между этими полюсами — «Шесть русских песен» Анатолия Королева и Антона Пимонова. И это крайне интересный кейс балета-моста. Переходного пространства, вобравшего признаки своих соседей.
Начать хотя бы с того, как именно хореографическая манера Пимонова встраивается в вечер. Его одноактовка — сердце программы. Она расположена между крайне узнаваемыми, индивидуальными по почерку творениями Максима Петрова (тем более «Полдень», «Тихо» и «Руки» не относятся напрямую к его артельной деятельности, стоят особняком) и, собственно, коллективными «Быстрыми свиданиями», которые Пимонов же собирает, будучи автором открывающего и завершающего сегментов. И в этом положении явно видно, что статус хореографа-резидента труппы для Антона Пимонова — не только формальность, не только строка в документах, а концептуальная роль. Он идеальный постановщик-партнер, способный там, где это требуется, мимикрировать под руку другого человека и в то же время остаться собой.
«Песни» сперва выглядят как продолжение балетов Петрова — такие же негромкие, тонко выделанные, воздушные. И такие же неожиданно, прорывами, жестокие. Нежное вроде бы «Тихо» — вещь и в словах, и в танце любовная, томящаяся, но гармоничная, — завершается обрушением, падением одной из артисток. И на этой же фигуре постоянного слома выстроены уже «Песни» целиком. Это балет, в котором задорный номер-частушечка с чуть утрированными, лубочными обниманиями и яркими улыбками (особенно эта часть идет Анне Домке, которая умеет играть в яростно счастливую куколку на сцене), может завершиться резким обмяканием балерины всей спиной назад: выдохлась, закончилась радость, надломился позвоночник. Это спокойный балет, где посреди любовного дуэта может возникнуть жесть: например, движение, напоминающее то ли хватание, то ли потенциальное удушение. Там же можно протащить партнершу плоскими стопами по полу, хватая за пояс, буквально провезти: та грань доминирования, через миллиметр от которой начинается обтанцованное насилие.
Предшествующий «Песням» балет «Тихо» идет в театре с лета. Он вышел в предыдущем премьерном вечере «Большой гала Урал Балета» и будто не был обязан образовывать целостность с другими частями. Однако Антон Пимонов намечает в полноценной одноактовке хореографические мотивы, которые разовьет в своем открывающем сегменте «Быстрых свиданий». И их же хореограф буквально соберет, повторив под свою руку паттерны всех товарищей по постановке — редкий удачный компромисс общего и своего. В итоге Пимонов скрепляет всю программу — буквально через тела артистов, подбирая лексику, роднящую акты.
Отдельно интересна работа хореографа с темой национального. К ней он обращался много раз: занимался французским любовным напевом в «Озорных песнях» в Перми и восточнославянским духом романтизма в «Венгерских танцах» в Екатеринбурге. Наконец, пришел черед «Русских песен». Стихийная серия выявляет подход Антона Пимонова к теме «родного» для любой страны.
Национальное — это не набор движений. Хотя аллюзии на условность русского авангарда, его примитивизм — например, нарочно простые «квадратные» руки, не балетные, чуть кривенькие, как старый наличник, или сложенные перед собой локти, невольно в памяти надевающие на исполнителей косоворотки и кокошники, — присутствуют. Национальное — это не мелодии. Хотя специалисты наверняка найдут в партитуре Анатолия Королева массу отсылок, а пианист Герман Мархасин играл то залихватски, то заунывно, то тающе, будто последний снег сходит с крыши тоненькой капелью. Наконец, национальное — это и не форма, не внешний вид.
Национальное — это нутряное. И в этом смысле нет ничего национальнее любви — чувства, объединяющего людей, и в то же время сугубо индивидуального. Личное. Снова слайды.
Даже то, как устроен в «Шести русских песнях» танец, как сущность, отсылает к тому, что есть национальное. Что у нас там традиционно русское? Узор? Рисунок без сюжета, но с тончайшим мастерством исполнения? Так вот, «Песни», как и многие хорошие неоклассические балеты, несмотря на общую деградацию метода сегодня в России, — это выписанный узор. Нечто бессюжетное, в чем все равно можно, медитируя, рассмотреть очеловеченные паттерны. Как в завитках на старых настенных коврах — целые миры и большие истории.
Однако «Шесть русских песен» — не пышный узор. Не русское узорочье с его многолепием расцветок, растений и завитушек. Не золотая хохлома и даже не нежная дуохромная гжель. Это — графика Ивана Билибина, его страшноватые и четкие — будто не прорисованные, а набитые, как линии иглой на коже, — рисунки. Создания, в которых рядом живут красота и уродство, доброта и злоба, покой и тревога. И, возможно, это лучший способ думать о песнях, русском и даже числе шесть. Ведь все песни — только о любви. А любовь бывает разная, но неизменно — прощающая. Как и финал «Песен», где, нассорившись и наплясавшись, пары остаются в мышечно негромком, неловком, сутулом, зато теплом объятии.
