В начале ноября в Альметьевске развернулся фестиваль «Аваздаш». Это вторая часть театрального проекта «Аркадаш»: первая половина, режиссерская лаборатория, прошла весной. За три дня зрители увидели четыре премьеры, три из которых — музыкально-пластические спектакли, созданные на новую музыку. Рассказывает Богдан Королёк.
Теперь все говорят о корнях и традициях. Еще героиня «Великой красоты» Паоло Соррентино заметила, что корни — это важно. Фестиваль «Аваздаш» прекрасен тем, как деликатно повел этот разговор, как вовлек в него небольшой и очень молодой город, выросший на месте очень старой деревни, — и остался на художественной высоте. Это дело казанского театрального объединения «Алиф» — главного двигателя нового театра в Татарстане, заявившего о себе одноименным спектаклем семь лет назад. Новое, которое часто воспринимается как разрушительное (и, например, главный музыкальный театр республики много лет успешно от него обороняется), в спектаклях «Алифа» предлагает неискушенной публике руку и сердце. На снобский взгляд четыре фестивальные премьеры могут показаться упрощенными по языку, отстоящими от больших дорог современного театра, но это справедливо лишь отчасти. «Аваздаш» можно заподозрить в изоляционизме, но такова позиция кураторов: сначала нужно отыскать молодые национальные кадры и разработать локальные темы. Чтобы выйти на большие дороги, нужно как следует встать на ноги.
Фестиваль буквально объял Альметьевск: помимо основной программы, фестивальный штаб сомкнул кольцо лекций, мастер-классов и городских экскурсий. Чтобы посетить все премьеры, пришлось изрядно пройтись пешком — молодым шажком исходить весь центр. Тогда и выяснилось, что компания «Татнефть», чей благотворительный фонд помог провести «Аваздаш», уже давно готовила город к такой интервенции: отличных современных площадок в 164-тысячном Альметьевске больше, чем в иных миллионниках.
Открытие прошло в набитых битком «Открытых мастерских» — бывшем складе местной нефтегазодобычи, теперь отданном художникам. По месту и тема: хоровые картины «Бакый» композитор Эльмир Низамов написал на стихи Бакыя Урманче, живописца и скульптора, чьи поздние поэтические тексты можно счесть наивными, а можно отнести к той неслыханной простоте, в которую автор впал как в ересь под конец почти столетней жизни.
Государственный камерный хор Татарстана, расставленный на боковой лестнице, приводили в движение чародейские пассы Миляуши Таминдаровой — эти мизансцены можно было показывать отдельно. Режиссер Туфан Имамутдинов и хореограф Марсель Нуриев добавили только одно действие: на круглом постаменте танцовщик постепенно избавлялся от гипсовой оболочки. Превращение скульптуры в человека, телесное неудобство (отдирать гипс от кожи, танцевать на нем, пока он не отсыреет и не начнет скользить) напомнило прежнюю работу тех же авторов: «Дэрдменд», тоже посвященный большому татарскому поэту, был монологом перформера с кровавыми подтеками на голом торсе. Как и тогда, в глаза бьют дневные белые лампы, никакого театрального света, но телесный жест мягче, и основная идея — белая античность как база для любого художника — слегка наивна. Малое движение говорит за себя и дает большую экспрессию, в нем «таится Имя и зашита сила» (Елена Шварц), в нем есть радость и мощь, которую Бакый сохранил в своих работах даже после Соловков. Танцовщик Вагнер Карвальо в роли идеального тела работает сдержанно и точно, иногда его подводит только искусственный жест, дар балетной выучки. «Бакый» заканчивается горсткой гипса на опустевшем постаменте и напоминает, что театр как природа, — не храм, а мастерская, открытая, если ей пожелают открыться зрители. Для некоторых из них увидеть в абстракции биографию художника и воспринять ее как спектакль оказалось испытанием — но именно для этого «Аваздаш» и был затеян.
Фигуру художника, пережившего репрессии, подхватил спектакль «Это не я». Платонический роман национального классика Хасана Туфана и его молодой коллеги, поэта Клары Булатовой рассказан их собственными стихами и растоплен ими — не так уж важно, был ли роман. (Спектакль на татарском языке дублирован блестящим русским переводом Айрата Бик-Булатова.) Два лирических героя, называвших себя Искәндәр и Тәнәкә, маются, отделенные стеной (сценограф Василина Харламова): у него — старые торшеры, у нее — стая микрофонов на стойках. Роман в стихах составила и тонко дополнила стилизациями от имени молодой Булатовой Йолдыз Миннуллина, сама поэт. Она же поставила спектакль и отказалась от слова «режиссер», назвав себя интерпретатором. С ней работал хореограф Нурбек Батулла, их команда нашла цельную музыкально-пластическую форму и деликатную небытовую интонацию. Это смутило почтеннейших зрителей, лично знавших обоих поэтов, — мол, правда жизни показана неточно. Их смущение означало победу авторов. Завершить форму, вовсе отринув историко-краеведческие обстоятельства, не дала музыка: Зульфия Раупова поручила инструментальному квартету легкие ретростилизации, и к финалу легкость звучала как легкомыслие. Исправленный и дополненный спектакль обещают повторить весной в Казани.
Затем фестиваль оставил слово, точнее, превратил его в орнамент. В танцевальном спектакле «Нәкыш» композитор Сугдэр Лудуп и певица София Озджан заплетали жесткий звуковой канат, где архаика естественно свивалась с электроникой. Пять танцовщиц заплетали и расплетали орнаменты хореографов Марселя и Марии Нуриевых — последняя сама вышла на сцену как водительница своих молодых партнерш. Тела оставляли орнаменты на планшете сцены, который авторы усыпали овсом: то рисовали кружки и стрелы, как марсиане на земных полях, то сгребали зерно в волшебный круг, внутри которого фирменная текучая пластика Нуриевых сменялась интенсивной пляской-бегом на месте. «Искусство всегда не надпись, а узор», — утверждал главный отечественный формалист Виктор Шкловский, и достоинство «Нәкыш» в том, что 50 минут пластического узора хорошо структурированы. Четырем ясным частям не достало лишь столь же ясного финала, но красота сыпучего вещества на сцене и сильный овсяный запах в первом ряду скрыли этот недостаток. Жаль, что показ был только один — его наверняка пропустили те, кто отправился на экскурсию «Украшение/орнамент города».
Монументальная форма осталась на закрытие. Физический театр Нурбека Батуллы «balballar» развернулся вокруг древних степных каменных баб — балбалов: у некоторых есть усатые лица, иногда оружие на поясе, а часто — кубки в руках. Их назначение неясно, в них уже не таится Имя, но зашита огромная сила. Скульптор Альфиз Сабиров поместил на пустую сцену их масштабные копии: когда сверху ползет самый большой балбал, на мгновение возникает настоящий страх. Здесь хореограф спектакля, впервые отказавшийся от соблазна самому выйти на сцену и сразу взявшийся за крупную форму, поставил себе ловушку. Подобные декорации — вспомнить хотя бы «Кольцо нибелунга» Георгия Цыпина в Мариинском театре — сколь эффектны сами по себе, столь же эффектно парализуют волю режиссеров и хореографов. Действие рядом с ними кажется несоразмерным. Семь артистов, точно семь модификаций самого Нурбека Батуллы, вырабатывали бешеную энергию, один из них буквально сражался с тяжеленным балбалом в собственный рост, но бездвижные колоссы чаще одерживали верх.
В отличие от авторов «Нәкыш», Батулла решился на дробный монтаж формы и собрал полный комплект молодого радикального автора: бег на месте в долгой тишине, лай, крик, нетанцевальные приемы единоборств. Один такой прием эксплуатируется, исчерпывается, начинается новый эпизод с новым приемом — это родовая формальная травма отечественного современного танца. Хореографу, который предпочитает идти от интуиции, а не от концепции (и на этом пути достигает немалого), не хватило холодных умов режиссера, драматурга и профессионального сценографа. Иначе бы строгое, интровертное действие — сколько бы герои ни прикидывались экстравертами и ни лаяли на полный зал Альметьевской драмы — не заканчивалось так ребячески, с выбором великой священной жертвы на «су-е-фа».
Удивительны не только полные залы, но и отзывчивость зрителей: обсуждения (которые вел в том числе и автор этого текста) длились едва не дольше спектаклей. Горожане приняли фестиваль как разговор о самих себе: в кулуарах последнего спектакля довелось слышать массу реплик — от «будет ли повторение через год?» до «неужели мы в гуще современного искусства?». Иначе говоря, они приняли новый театр как естество и необходимость, а не абстрактную разрушительную силу. Следующее, что предстоит команде «Аваздаша», — подвигнуть зрителей увидеть в спектаклях не только факты прошлого, личного или национального, но и будущее как художественный факт.
Фото: Айрат Салихов