Сказка сказок

Балетный сезон 2023/24 во многом оказался о связях и родстве всего со всем. «Буря», вторая мировая премьера Большого (первая, «Пиковая дама» Юрия Посохова, вышла зимой), не стала исключением. На главную сцену страны вернулся — вновь как свободный хореограф, а не как худрук труппы — Слава Самодуров. Последний раз в таком качестве в 2006 году он с Мастерской новой хореографии сделал свою первую российскую постановку «Плюс минус два». Сейчас, отдав 12 лет в Урал Балету, Самодуров пришел, чтобы рассказать кем-то придуманную историю — редкий жест для этого автора.

«Буря» формально вписывается в существовавшее при экс-генеральном директоре Владимире Урине направление танцевальных спектаклей по мотивам больших литературных вещей. А идейно она, скорее, продолжение другой репертуарной линии. В 2000-е Большой театр сотрудничал с лондонским Королевским балетом (с апреля 2024-го весь театр называется Royal Ballet&Opera, RBO). Москва видела и его большие гастроли, и лицензионные постановки от важных для этой труппы авторов. Предыдущий шекспировский балет в афише Большого, «Зимнюю сказку», мы смотрели в версии Кристофера Уилдона — одного из артистических директоров RBO.

Чтобы подступиться к «Буре», стоит пару слов добавить о традициях английского драматического балета. RBO как ее ключевой коллектив нестар, меньше ста лет, однако причесывает себя под английский газон, который растет ровно потому, что его 300 лет хорошо стригут. Главные балетные постановщики Британии часто обращаются к опыту предшественников, проводят линии «Аштон и я», «Макмиллан и я», «кто угодно и я». Это школа, в которой искать способ вписать в новую работу приемы из десятков старых, опираться на существующий и узнаваемый словарь поз и связанных с ними эмоций — хороший тон. И в этой труппе Самодуров служил семь лет премьером. Из нее же вернулся в Россию.

Шекспировские сюжеты занимают почетное место в английском драмбалете. В них сложилась отдельная от всей британской балетной традиции модель общения с наследием. В собственную театральную ткань прихотливо вплетаются отсылки и отголоски работ других хореографов: так на каминную полку ставят портреты семьи в десяти поколениях.

Самодуров в «Буре» явно играет в не чуждую ему английскую традицию. Это отражается в устройстве спектакля. Чистый танец, яркая актерская игра и один из родов балетной пантомимы, опластиченное слово, сочетаются здесь в равной мере, постоянно перемежаются. Так делали крупные британские мастера вроде Аштона и Макмиллана. Пластика становится инструментом создания характера. Маленькая хулиганка Миранда в исполнении Маргариты Шрайнер, угловатая, как подросток, но уже обретающая девичью грациозность, спорит с отцом, волшебником Просперо, резко стуча пуантом. Фердинанд, которого в первом составе танцует Алексей Путинцев, прост и чист душой, ему Самодуров придумал графически отточенные движения — легкие росчерки. Просперо Дениса Савина мрачен, неспокоен и склонен к тирании непонятого гения, которая граничит с безумием и расчеловечиванием. Его полудикие прыжки напоминают движения Калибана, живущего у Шекспира злобой на людей, которые завоевали его родной остров, рифмуют этих, по пьесе далеких, персонажей. Духи, силы природы, получили нарочито не балетное положение корпуса, проваленные грудные клетки, тянущиеся вперед руки, которые напоминают коренья.

Однако «Буря» вписывается в общую традицию шекспировских балетов не столько самой хореографией, сколько способом ее разрабатывать, осваивать ее инструментами сюжет. Самодуров работает с гиперссылками большими и малыми — на британских мастеров, на их версии Шекспира, наконец, на себя самого (почему бы и нет). В его постановке встречаются как отдельные па, которые из категории авторских разработок перекочевали в копилку танцевальных фразеологизмов, так и решения, которые отсылают к конкретным спектаклям, расчерчивают карту «мы пришли сюда оттуда». Миранда и Калибан играют в немного неприличные догонялки, пока среди па не возникает вертикальная поддержка-циркуль — ее часто использовал Макмиллан, чтобы обозначить грубое и часто насильственное соитие, что четче всего видно в «Дереве Иуды». Свадьба Миранды и Фердинанда напоминает уилдоновскую «Зимнюю сказку», где молодые влюбленные тоже танцевали под шотландские ритмы.

Но главный жест Самодурова в «Буре» — это превращение собственного творческого пути в такую же «копилку мастера», как и других постановщиков, сохраняющих свое наследие. В «Буре», спектакле, который предлагает подумать на тему, кто такой большой творец и всегда ли его сила — благо, хореограф в том числе проводит ревизию личных приемов. Те, кто следит за его карьерой, увидят много знакомых мотивов: тут и «Танцемания» проглядывает, и «598 тактов» подмигивают, и стихийный, из разных городов и лет, triple-bill «Дар/Ultima Thule/Sextus Propertius» машет рукой.

От самоцитирования и истирания подход Самодурова отличается тонким отбором, что для какой цели годится. Духи, слуги Просперо, выглядят и танцуют как фигурки из Sextus, потому что они силы природы, а хореограф уже отточил свое видение безудержной пляски. Из «598 тактов» пришли нарочито скорченные, обвалившиеся вниз тела персонажей, которых кто-то контролирует, потому что Самодуров там уже подумал эту мысль. Упрямство выглядит как «Танцемания», потому что формулу борьбы он тоже уже вывел.

То, как хореограф распоряжается собственными наработками, описывает нынешнюю точку на его творческом пути. Слава Самодуров в прошлом сезоне подвел итоги своей работы в Урал Балете и теперь предстает в новом качестве, одного из главных работающих отечественных хореографов на вольных хлебах. Российский балет все ищет и ищет мастеров, на которых можно опереться, принять за образец. Возможно, у нас есть человек, готовый ответить: «А царевич этот — я».