Год назад мы брали интервью у Марии Докучаевой, как у одной из лучших выпускниц МГАХ, а сегодня рады представить ее в качестве нашего нового колумниста. Мария служит первый сезон в Большом театре России, мечтает поступить на журфак МГУ, а еще она успела издать книгу рассказов.
На страницах журнала Мария будет делиться театральными буднями, рассказывать о подготовке к спектаклям и своей жизни.
Новый спектакль — это всегда исключительное событие, переворачивающее рутинный театральный уклад жизни с ног на голову. За первый год работы в Большом театре я поучаствовала в двух премьерах — «Пиковая дама» и «Ромео и Джульетта». И хотя в этом сезоне для меня что ни партия, то дебют, создание больших спектаклей все-таки вызывает особенные чувства.
Театр гудит работой: артисты с утра до вечера в залах, художники по костюмам снимают мерки и корпят над тканями, декораторы вручную расписывают гигантские полотна и строят замки. Все в нервном предвкушении, которое достигает максимума с началом сборных рояльных репетиций, а для меня наступает самое интересное время: наконец можно увидеть другие сцены спектакля и работу солистов.
Балет собирают под рояль на репетиционной (или, как у нас еще ее называют, Верхней) сцене без декораций и костюмов. После сборки спектакль переносят на Историческую или Новую сцену, а затем начинаются оркестровые прогоны (количество которых перед премьерой может достигать десяти). На прогоны спектакля всегда выделяют по три часа: утром с 12:00 до 15:00 и вечером с 19:00 до 22:00. Сперва этого времени, конечно, катастрофически не хватает. Помню, в процессе постановки «Пиковой дамы» я, да, думаю, и другие, волновались, когда за несколько дней до премьеры все еще происходили заминки с декорациями. Благо сборные репетиции «Ромео и Джульетты» быстрее перешли из состояния «Стоп, заново!» в непрерывное следование хореографическому тексту.
До выхода на Историческую сцену прошло 13(!) рояльных и оркестровых репетиций и еще бессчетное количество репетиций на Верхней сцене. Такой подход дает свои результаты: несмотря на то что артистам порядком надоедает танцевать одно и то же по два раза на дню в течение трех недель, спектакль настолько вживается в тело и мозг, что придает уверенность и силу во время выступления.
Хотя предсказуемость в отношении балетного спектакля — слово громкое. Во втором акте на площади во время боев Тибальда, Меркуцио и Ромео в нас (горожан) летели шпаги, кухонная утварь, бубны, артисты топтали друг другу ноги в бешенной панике сцены сражений, и порядок кое-где норовил быть перевранным (говорю за себя). Но ничто не затмило наслаждения не только от танца, но и главным образом от актерских сцен. Сначала было сложно растормошить себя, дать искреннюю и разнообразную реакцию.
Сцены яростных боев и двух кровавых смертей проходили под мои внутренние субтитры: «Ах! Он убит! Закрой глаза руками! Сопереживай! Спроси у соседа жестом: «Что случилось?» Ой, в акцент не попала! Да и костюм жмет». К последним спектаклям все пошло естественнее, и уже не нужно было думать, какую пантомиму разыгрывать. Зрительный зал как бы переставал существовать, и меня увлекало только то, что происходило на сцене: Меркуцио, сраженный шпагой Тибальда, силится вернуться к жизни, отвешивает девушкам последние поклоны и падает замертво; Джульетта на балконе видит смерть брата от рук любимого; синьора Капулетти рвет на себе волосы на носилках с мертвым племянником — всему этому веришь, даже зная, что артисты умирают понарошку, бутафорские шпаги неострые, а веронское полуденное солнце — работа команды осветителей. Именно в этом для меня заключается работа в театре — при всем цинизме, с которым артисты порой относятся к своему делу, особенно ценишь моменты, когда ненастоящие сценические бриллианты видятся чистейшими каратниками.
