Театр «Балет Москва» представил премьерную программу «Болеро+». Тата Боева отправилась в «Новую оперу», чтобы узнать, в каком месте ставить знак перед Равелем.
Формально «Болеро+» — вечер премьерных работ хореографов Максима Севагина, Кирилла Радева, Анны Дельцовой, Елизаветы Некрасовой, Александры Тиуновой, Руслана Трушкина и Даяна Ахмедгалиева — отличается от «Ракурсов», которыми «Балет Москва» открывал череду спектаклей в прошлом сезоне уже тем, что «Болеро+» вышел в «Новой опере», на основной сцене коллектива, а не в камерном бывшем Центре имени Мейерхольда. Плюс «Ракурсы» работали как лаборатория по производству постановщиков в своем коллективе.
Однако при ближайшем рассмотрении конструкция вечера неизменна. В центре — чуть менее известные хореографы. Уже, конечно, не дебютантки и дебютанты, но и не те, кто часто мелькает на афишах. Внимание гарантируют расположившиеся по краям хедлайнеры.
Программа «Болеро+» дает широкое понимание вечера-лаборатории, где зрителю показали пять постановок в первом акте, и новое «Болеро» во втором. В «Болеро» возник идейный полюс тяготения: авангардные течения, которые появились в начале XX века, их развитие. Лабораторность можно увидеть в том числе в сюжете сравнения современного искусства сейчас и условно 100 лет назад. Что получится, если собрать вечер контемпорари из работ, которые отсылают к идеям вековой давности? Что возьмет верх: сегодняшнее видение или исторический метод?
Части вечера дают разные результаты. Начинается он с самой консервативной на фоне других работ Tango, Song and Dance Максима Севагина. Хореограф впервые ставил для «Балета Москва». На вид это ностальгический бальный танец — романтические костюмы в стиле New Look, атмосфера дымного джаз-клуба в начале, мелодраматические микросюжеты в духе «они пылали страстью, пока не перегорели», «они встречали рассвет, юные и влюбленные». Спектакль можно было бы переименовать в «Страсть, трепет и задор» — по музыкальному и пластическому настроению каждой части. При всей внешней отдаленности от сегодняшнего дня, его скоростей и эстетики, у Максима Севагина получился спектакль, настолько же разом укорененный в настоящем, насколько вневременной, потому что артистическое обаяние, выведенное на первый план, музыкальность и маленькие любовные истории были, есть и будут. Так весь XX век пронизывал неоромантизм: вроде бы несовременный, но всегда точный, человечный.
Из позднего авангарда прорастают «Внимаю тебе» Александры Тиуновой и Руслана Трушкина и «Пыль» Даяна Ахмедгалиева. Обе постановки разбирают природу зарождения импульса движения, его способность формулировать эмоции. «Внимаю тебе» — дуэт, который начинается с длинного сегмента тишины, женщина и мужчина не спеша собирают свои тела, будто учатся двигаться, чтобы постичь друг друга: настоящее исследование, что такое касание. А «Пыль» представляет собой зарисовку на тему уязвимого и защищенного тела. Даян Ахмедгалиев в пластическом рисунке делает акцент на суставы. Вместе с художником по костюмам Степаном Бережным он изобретает существо неуязвимое, чьи колени закрыты конструкциями, напоминающими членистые лапки насекомых или хоккейные щиты, и существо хрупкое, лишенное такой защиты, и текучее. Из их концептуально простого взаимодействия получается размышление: может ли человек с набором привычных физических данных понять кого-то с иными возможностями.
К раннему авангардному течению, импрессионизму, в своих работах обратились Анна Дельцова и Кирилл Радев. Анна Дельцова в «Ундине», основой которой стали «Ундина» из сюиты «Ночной Гаспар» и «Игра воды» Мориса Равеля, придумала любопытный ход — собрать небанальные жесты, которые переводят впечатление от воды на язык танца. «Ундина» у Дельцовой заполнена «водой» пластической: многократные повторы мысли, переиспользование идей до их затирания нивелируют замысел.
Кирилл Радев в «Болеро» попробовал сломать стереотипы, навязанные известной музыкой. Многие брались за эту пьесу Равеля, но самой известной остается трактовка Мориса Бежара. Радев начинает свое «Болеро» с осознанного цитирования Бежара — ансамбль, который образует «рамку» для ведущего артиста, мерные движения руками, которые напоминают ход заводских поршней, солист в центре — он опора конструкции всей постановки. Он выводит все больше и больше солистов — в чем можно увидеть отсылку к тому, сколько танцовщиц и танцовщиков исполняли бежаровскую партию, — играет с геометрией, трансформирует композицию: квадрат, круг, линии. Погружение в традицию играет злую шутку. Тень Бежара подавляет изыскания Радева, подчиняет своей логике и эстетике. Работа, которая заявлена как заглавная, образующая вечер, превращается в «+1» ко все еще каноническому спектаклю.
Особняком в «Болеро+» стоит «Треугольник Серпинского» Елизаветы Некрасовой. Его идея — перенести на сцену математическую концепцию идеального треугольника, который состоит из множества подобных ему фигур, — отсылает к идеям конструктивизма, изучению формы. Математик по одному из образований, Некрасова выбрала явление, которое очень близко пластическим искусствам. Треугольник с равными сторонами и равными углами, который бесконечно делится на такие же совершенные фигуры, — мысль если не современного танца, то балета, заточенного на перфекционизм. Хореографически и театрально Некрасова решает задачу через ассоциации. Танцовщики то изображают телами тот самый равносторонний треугольник, то бесконечно выходят в маленькие соло, демонстрируют себя, явно конкурируют, стремясь оттолкнуть «соперников» и получить секунды зрительского внимания: современный эквивалент идеальности. «Треугольник Серпинского» изобретателен, полон юмора и просвещения. Что можно прибавить к нашему знанию о танце? Например, знание об идеальной геометрической фигуре и сочувствие к ней, совершенству, что не имеет площади и состоит из своих подобий, которые делятся и умножаются. Мысль совершенно телесная — и современная.
