В Урал Балете вышел вечер «Павильон Армиды/Венгерские танцы/Sextus Propertius». Премьера в силу обстоятельств стала частью истории еще до первого показа. Рассказывает Тата Боева.
Вероятно, изначально команда Урал Балета не планировала тройчатку «Петров/Пимонов/Cамодуров» как этапную. Но 7 марта стало известно, что Слава Самодуров, который руководил труппой с 2011 года и превратил ее в феномен российского балета, в конце сезона 2022/23 покинет Екатеринбург, а его место займет Максим Петров. Антон Пимонов отметился в Урал Балете чуть раньше, поработал в 2017–2020-х заместителем худрука. Так вечер приобрел едва не символические очертания: встреча трех важных для Урал Балета хореографов — и последняя постановка Самодурова-худрука.
Вечер и сделан как — нет, не русские проводы, а французские adieux. Без пафоса, с деликатной ревизией — чем хорош уходящий, что он дал труппе, — и заделом на будущее. Три разные части и дополняют друг друга (у Петрова и Пимонова можно обнаружить оммажи тому-самому-деконструктору-Самодурову; сам он развивает линию, которую раньше, скорее, намечал), и существуют независимо. Отсылки и индивидуальный стиль, обращение к истории и движение в будущее — так запомнится екатеринбургская премьера.
Воспитание прекрасным
Художественный музей. На стене — абстракция Марка Ротко. На стульчике в углу — молодой смотритель. Мимо него плывут посетители: для всех это лишь культурная повинность, галочка в чек-листе. Юноша наблюдает, сталкивается с разгневанной тетенькой, чтобы «оживить» полотно, наивно дорисовывает солнышко и человечка — и проваливается, как в кроличью нору, в мир (нео)классического балета.
Здесь обитают прима, солисты и деми-солисты, конечно, кордебалет — иерархия во плоти. Смотритель оказывается принцем поневоле: ему не оставляют шанса не начать танцевать вместе со всеми. На премьере танцевал Александр Меркушев — он живо, убедительно отыграл неловкого парня, которому все в новинку, который не понимает, что такое эти ваши балеты, но полон любопытства и открытости.
В каком-то смысле «Павильон Армиды» возвращает к «Вариациям Сальери» 2013 года. Но на место самодуровского сарказма и сломанного танца у Петрова приходит балет, который способен увлечь и подчинить любого. Мотивы и отдельные фигуры узнаваемы: гипертрофированно величественная Армида в исполнении блестящей, элегантно-надменной Елены Воробьевой как символ балета, внешне неверные движения, с которых начинается партия Александра Меркушева. Центральный ансамбль на три пары, по сути дуэт Балерины и обучаемого ею Принца, легко представить в «Сальери»: Меркушев сажает партнершу на попу из красивой поддержки, почти хватает ее за ногу в «цепочке», в финале вдруг искренне падает на колено — чем не безымянный принц, который когда-то вырывался за кулисы в постановке Самодурова. Но Максим Петров не смеется над балетом, а показывает его победительную красоту и силу. Идеальная и при том невесомая геометрия ансамблей на 12 пар, балетный апломб, который превращается в художественную категорию, — если бы ежегодное дефиле Парижской оперы затанцевало, оно бы стало «Павильоном Армиды».
Дышите руками
Антон Пимонов тоже отдал дань самодуровскому юмору — его изводу «сделайте лица попроще, балет — это весело». «Венгерские танцы» — этакое два в одном: обращение к неоромантизму и его развенчание, тонкое вслушивание в музыку и ее хулиганская, контрапунктная интерпретация, каталог хореографов и оригинальная вещь. Пимонов начинает балет ожидаемо, с «ковырялочек» ногами, «планкой» из локтей, квазигалантными поклонами — чтобы быстро стереть глянец обалеченного народного танца. В «Венгерских танцах» элегантно взлетают в прыжках и обмякают всей спиной, нарочито грубо встают на стопы в шестую и тут же выписывают мельчайшие движения ногами, бессильной тряпочкой рушатся в руки партнеру и выдают серию pas de chat. Но запомнится этот спектакль не миксом приемов, не реестром хореографов-романтиков — каждая группа солистов оттанцовывает оммаж кому-то из «грандов», от Фредерика Аштона до Ханса ван Манена, — а элегантной шуткой на тему самого известного из музыкальных номеров.
Пимонов взялся за цикл Брамса «Венгерские танцы», коих всего 21, выбрал из них девять — и предпоследним поставил хитовый чардаш. Что придумать для такой известной, да еще и тошнотворно дансантной музыки? Не танцевать. Четверо солистов «дышат» округлыми руками, чертят пальцами по воздуху, валяются на полу, встают в собаку мордой вниз — но не выдают ни одного па. Вставить в балет буквально антитанец — отличная прививка от романтизма.
Слава-нейросеть
В каком-то смысле Петров и Пимонов больше «дали Самодурова», чем он сам. Можно было долго гадать, чем Слава попрощается с Урал Балетом. Реальный вариант оказался неожиданным, радикальным, в чем-то жестоким — и логичным. Чтобы вообразить хореографию Sextus Propertius, достаточно вспомнить Мерса Каннингема и опыты с пластическим рисунком, который генерировала компьютерная программа. Танцовщики Урал Балета даже не похожи на людей: лица скрывает тонко выставленный холодный свет, на виду тела, верх и низ которых, по заветам Мерса, движутся независимо, движения фантазийны и напоминают результат запроса для нейросети, которая знает, каким бывает танец, но не как элементы сочетаются. Беззащитно-обнаженные (изобретательные нюдовые купальники придумала Елена Трубецкова) фигурки с «вышколенными», натянутыми ногами и «расхолаженным», свободным корпусом и разлетающимися руками двигаются в инфернальном, похожем на хирургические лампы свете Сергея Васильева.
Все годы в Екатеринбурге Самодуров исследовал балет, развинчивал его, собирал вновь — и в Sextus Propertius пришел к тому, чтобы под тикающие ударчики пишущих машинок и набат раскрутить живых людей, представить их как идеальные механизмы. «Мягкие» тела артистов, в которые вместо позвоночника будто воткнута спица, мерно и автономно раскачивающиеся руки трех солисток, нечеловеческая скорость — если вдуматься, все это органично растет из предыдущих исканий. Танец Самодуров за 12 лет со своей верной труппой изучил; впереди, возможно, его переизобретение.
