«Я работаю с каблуками, и мне всегда было интересно, а зачем вообще женщины их носят?»

Вспомни, пожалуйста, тот день, когда тебе предложили сделать постановку для МАМТа. 

Я отлично все помню, ведь ситуация произошла интересная. Мне сначала написала Ксения Шевцова. Ей очень хотелось со мной позаниматься, и я тогда подумала, что балерина — это любопытно. Я работаю с разными танцовщицами, но далеко не у всех есть такая база, как у артисток классического балета. Кроме того, меня привлекала их незашоренность в «каблучной» сфере. Девочки, которые встают на каблуки впервые, обычно переживают, думают, что не смогут, но я их переубеждаю. И походка, и положение корпуса на каблуках у них выглядят намного интереснее и естественнее, чем у тех, кто давно в этой теме. Какое-то время мы с Ксенией занимались в репетиционных залах МАМТа, и вот однажды я иду по коридору на пятом этаже и вижу с кем-то разговаривающего Макса. Я сразу поняла, кто это, поздоровалась и прошла мимо. Недолго после этого получаю от него сообщение: «Кто меня опередил? Я хотел тебе написать и сделать предложение о постановке».

Вот так, вроде бы случайно, тебя притянуло к театру, но случайности неслучайны!

Да, это абсолютный мэтч. Когда я впервые пришла в театр с Ксюшей, то смотрела по сторонам и думала: «Вау! Как здесь интересно. Здесь даже пахнет академической работой. Слышно, что в зале говорят педагоги. Было бы здорово что-нибудь здесь поставить. Когда-нибудь».

Я ведь, на самом деле, никогда не выбиваю двери, не прошусь и не предлагаю. Я занимаюсь своей работой в своем мире, и когда что-то приходит, сначала думаю, насколько мне это сейчас нужно. Благодаря тому, что я научилась отсеивать пшено от грязи, нет никакого шума вокруг, выкристаллизовывается только то, что надо.

Не могу не поинтересоваться, что конкретно ты делаешь сейчас с труппой МАМТа. Расскажи об идее постановки.

У меня не было конкретной идеи и материала для спектакля (что за чем должно следовать, нарратив, история, мотивы, персонажи). Однако на фоне, танцуя с разными девушками, я всегда держала в голове нечто большее — исследование женской натуры. Ведь я работаю с каблуками, и мне всегда было интересно, а зачем вообще женщины их носят?

Тем более обувь на каблуках была придумана мужчинами для мужчин.

Именно! Когда я вижу женщину, идущую по брусчатке на каблуках, — ей же некомфортно, но в то же время так красиво. А она для себя их надела или для кого-то? А ей больно сейчас, она терпит? Мне всегда это было любопытно: эффект от каблуков как часть психологии женщины. Так я начинаю нырять в свои размышления еще глубже, думаю об отношениях с родителями, записываю все эти истории в заметки, на диктофон. Поэтому, когда Максим предложил мне подумать о том, что бы я хотела сделать на девушек труппы, я поняла, что, кажется, знаю, но нужно было все оформить.

Я понимала, что получится довольно абстрактная история, но мне бы хотелось, чтобы зритель сумел увидеть в ней текст. Некий коллективный образ женщины. Рассмотреть, сколько поколений женщин в нас есть: на кого мы похожи, на кого мы хотим быть похожи, а на кого — нет. Или же это просто собирательный образ женщины, накопленный за сотни веков, отражающий то, насколько мы разные и одинаковые во всех своих реакциях и в своем поведении. Это все можно сделать и показать через чувственную работу тела, через телесные сломы.

Сколько будет задействовано человек?

Девять танцовщиц, восемь из которых танцуют, а одна весь балет выполняет некоторую функцию. Ее танец раскроется в самом финале. Вообще, этот балет — попытка показать архетипы женщин: старуха, мать, изгой, лидер, охотница и т.д. Гипертрофированные, немного вычурные образы, которые в итоге складываются в одну девушку.

Немножко такой Франсуа Озон «Восемь женщин». При этом моя героиня не вполне логична: для кого-то она олицетворяет прошлое, будущее и настоящее, для кого-то она собственная фантазия, существующая в нескольких реальностях одновременно…

Хорошо, это эксперимент, поиск, ты делаешь некоторые мазки, складывающиеся в мотивы. А эта история о чем-то? Она к чему-то нас приведет? Сможет ли зритель сделать общий вывод?

Я думаю, сможет! Не хочется пускать все на самотек. Если ты говоришь: «Сами решайте!», то будто неуважительно бросаешь зрителя. Хочется, чтобы это произведение было многогранным. Вопрос, который в нем поднимается, заслуживает того, чтобы каждый сам на него ответил. Кстати, пространство тоже будет одной из граней этого балета. Я поклонница Кубрика и его «Космической одиссеи», которая здесь сыграет немаловажную роль. Декорация станет еще одним персонажем, но что с ней будет происходить, хочется оставить секретом — это нужно будет увидеть.

Я даю зрителям некоторый текст, а они под влиянием личного опыта интерпретируют его уже по-своему, может быть, угадывая в нем и то, что туда заложила я. Думаю, мужчины совершенно иначе прочтут эту работу.

Мне очень нравится название спектакля. Расскажи, откуда оно взялось и как оно соотносится с самой работой.

Мне кажется, что коротким работам, в данном случае одноактному спектаклю, лучше давать длинные названия. Такое есть у киношников: короткий метр называют длинно, а полный метр — коротко, хлестко.

Для меня в понимании названия спектакля «Красавицы не могут уснуть» оказались важны две вещи. Во-первых, слово «красавица» неоднозначно. Оно может быть понято напрямую, а может иронично. А во-вторых, это название подразумевает действие: я хочу заснуть, но не могу. Вообще, почему люди видят сны? Потому что не спит подсознание. Так и мои восемь танцовщиц символизируют вечно стремящееся куда-то подсознание главной героини.

Я придерживаюсь такой идеи: большое искусство требует большой зрительской подготовки. Публика, приходящая на балет и оперу, — люди образованные. Прочитать либретто — это минимум, который они могут сделать перед просмотром. Как ты думаешь, что зритель, идущий на твой балет, должен знать, чтобы иметь возможность не беспомощно тонуть в своих ни на чем не основанных догадках, а по-настоящему насладиться пониманием того, что происходит перед его глазами? Может быть, ты бы посоветовала что-то прочесть или посмотреть?

Можно и так и так. Когда я иду на спектакль и ничего не понимаю, то расслабляюсь, ухожу в свои мысли и получаю медитативное удовольствие. А если я искатель, мне нужно понять, зачем здесь это действие и к чему оно приведет, тогда да, можно что-нибудь и почитать.

Я, конечно, могу поделиться тем, на что опиралась при работе над этим спектаклем. Франсуа Озон «Восемь женщин», Педро Альмодовар «Женщины на грани нервного срыва», а Стэнли Кубрик и «Космическая одиссея» — это главная тема, отсылающая к Ницше со своим сверхчеловеком. Кроме того, зрителю было бы здорово уметь ориентироваться в женских архетипах.

Скажи, а если мы сейчас на секунду откажемся от концептуальной составляющей спектакля и представим, что зритель — некий Оскар Уайльд, который считал, что настоящему искусству не обязательно быть о чем-то, оно должно быть просто красивым. Таким людям спектакль будет интересен?

В нем будет много прекрасного. У некоторых персонажей уже поставлено достаточно хореографического текста, и я хочу сказать, что выходит красиво. Эстетика для меня невероятно важна. Я очень скрупулезно отношусь ко всему, что касается конкретных позиций и поз. Даже если нужно сделать культяпки, это должны быть культяпки Афродиты.

Какую музыку ты используешь?

Я работаю с Давидом Оганяном, композитором из Сочи. Я с ним уже сотрудничала: мы когда-то снимали мини-фильм, было очень комфортно. После продолжительных разговоров на тему этого спектакля он так вдохновился, что два часа импровизировал, из чего я и собрала весь необходимый музыкальный материал. Где-то нам нужна была сломанная, нелогичная музыка, расстроенный оркестр, некий футуризм. И как же он потрясающе работал! Давид пришел к виолончелистке, которая записывала ему некоторые мелодии, и вот он слушает, как она с академической выправкой играет, и начинает кричать: «Не то! Сделай вот так: локоть и плечи подыми!» — «Но я не смогу так играть…» — отвечает девушка, а ему этого и надо. И она начинает переигрывать в неудобной позе, у нее едут все ноты, а он радуется, потому что получил то самое звучание, которое и нужно. У него тоже свой музыкальный эксперимент был.

Это ведь твой первый опыт работы с академической труппой?

Да, но увидела я свою хореографию изначально именно на Ксении Шевцовой во время наших индивидуальных занятий. Она задавала столько неожиданных вопросов, чем дала мне очень много пищи для размышлений. Признаться, выйдя из театра после нашей первой репетиции, я даже расплакалась, потому что была тронута тем, как моя хореография может выглядеть на профессиональных артистах.

А вот это очень интересно. Ведь мы с тобой хорошо знаем сферу именно андеграундного танца, знаем, что такое андеграундный танцовщик: своя эстетика, своя специфика, свой зритель. Здесь же совершенно другие артисты, с совершенно другой подготовкой и другими требованиями к себе и условиям ежедневного труда. Расскажи, пожалуйста, об этой разнице в работе.

Я сама достаточно свободный человек, который может репетировать и по пять часов подряд, и по ночам. В этой свободе я прекрасно себя чувствовала, она меня не расхолаживала. А здесь, получается, у нас даже три часа не может репетиция идти: нам нужен час пятнадцать, потом перерыв, потом еще час тридцать. И я вдруг подумала, что это так умно по отношению к себе и своему телу, это начало меня воспитывать и организовывать. Мне дали полтора часа, я к ним подготовилась и пришла сразу с таким объемом материала, чтобы девушки сумели выучить максимально большой кусок, ничего не растягивая.

«Конечно, в первую очередь я иду от себя. И только потом думаю, как это будет воспринимать зритель, потому что меньше всего мне хочется уходить в графоманию»

Расскажи немного о подготовительной работе с артистками, которую ты проводила еще до начала постановочного процесса. Почему тебе показалось, что это необходимо?

Потому что меня саму воспитали на таких практиках и импровизации. Много лет назад Мигель позвал меня в проекты «Безликие» и «Вернувшиеся». На тот момент он сотрудничал с американскими режиссерами, которые и привезли в Россию технику вьюпойнт. Первое время задавались одни и те же вопросы: почему мы просто ходим, приседаем и прыгаем, почему я трачу свои силы на это? Однако такая работа важна, она в первую очередь про психологию. Раньше мой танец был основан на интуиции — эти тренинги помогли мне сильно вырасти именно с точки зрения психологии танцора. В театре я поняла, что, для того чтобы мы с девочками общались на одном языке, я должна поделиться этими навыками. В моей постановке танцовщицы существуют в очень тесном пространстве, постоянно взаимодействуя, и мне хочется, чтобы они умели реагировать друг на друга по живому. Я, как мне кажется, смогла разблокировать им некоторые психологические зажимы.

Как девочки реагировали на подобные практики?

Мне кажется, тренинги воспринимались по-разному: и сложно, и непривычно, и неудобно, и раздражающе — так и должно было быть. Я не тот человек, который реагирует как личность, — я реагирую как педагог, потому что понимаю, к какому результату мне их нужно привести, и, чего бы мне это ни стоило, я их к нему приведу.

Как только девочки выходят на импровизацию, они сразу понимают, где «сыпятся». Это то, чему меня научили, то, чему я сама сопротивлялась изначально, но ощущение собственного тела в пространстве благодаря этим тренингам поделилось на до и после. Поэтому я использую эти ключи, чуть-чуть их переделав под «каблучную» историю. И я вижу, что этот метод работает.

Всегда пытаюсь найти эмоцию, которая поможет артисткам понять движение. Все-таки моя пластика сильно отличается от академической, но я очень хочу, чтобы все их достоинства были показаны. Ни одна девушка без академической подготовки не сделает ломаную позу так эстетично, как ее сделает профессиональная балерина.

Видно, насколько это исследование интересно тебе, а делаешь ты его для кого? Для себя из любопытства или для зрителя?

Конечно, в первую очередь я иду от себя. И только потом думаю, как это будет воспринимать зритель, потому что меньше всего мне хочется уходить в графоманию. Да, женский спектакль, женская чувственность — сгусток энергии. Это мир женщины, исследуемый женщиной, которая в нем узнает себя или не узнает. Каждая зрительница выцепит ту героиню, за которой ей захочется следить. Мужчин, которые придут, мне тоже не хочется бросать! Знаешь, что я хотела бы услышать от мужчины после этого спектакля: «Мне кажется, я начал лучше понимать женщину».

Медиа: Алиса Асланова