«Светлый ручей» в Михайловском театре

Выбор произведения не случаен: в этом году Михайловский театр отмечает 90-летие балетной труппы. В 1933 году на сцене Малого оперного, носившего аббревиатуру МАЛЕГОТ вплоть до 1990-х годов, прошла первая балетная премьера — «Арлекинада» Федора Лопухова, балетмейстера и худрука. В честь большой даты театр обратился к архивам и работе Лопухова, подарившей МАЛЕГОТу в 1935 году первый грандиозный балетный успех. Тогда «Светлый ручей» встречали бурными и долгими овациями, особенно публика отметила солисток, исполнявших главные партии, Фею Балабину и Зинаиду Васильеву. Но новинку ожидал быстрый и драматичный финал: после скорого переноса на сцену Большого театра спектакль столкнулся с жесткой критикой в статье «Балетная фальшь», и снятие с афиш не заставило себя долго ждать. Досталось не только новатору Федору Лопухову, составившему балет как каскад стремительно сменяющих друг друга номеров, но и самому Шостаковичу. Триумфальное возвращение на московскую сцену состоялось лишь в 2003 году в хореографии Алексея Ратманского и сценографии Бориса Мессерера.

В основе сюжета балета о колхозе — приезд классической балерины и танцовщика на праздник урожая, где они знакомятся с местным коллективом и, по задумке Лопухова, с дачниками. Комедия положений с переодеваниями в духе времени. Хореограф Александр Омар для своей версии отредактировал оригинальное либретто, удалив некоторые комические номера, не относящиеся к основному любовному повествованию. Для романтики заменил место действия второго акта, ночную поляну, на танцплощадку и парк культуры и перепридумал некоторых персонажей: в новом спектакле появились председатель колхоза с женой, простая девушка Галя стала их дочерью, а ее поклонник из гармониста превратился в тракториста (Эрнест Латыпов). От перемены мест слагаемых сумма не меняется: на сцене все тот же сюжет и та же комедия положений, а фоном — буквальная иллюстрация советской эпохи в духе официального советского же кинематографа 1930-х, одобренного ЦК.

Главный прием новой постановки: микс всего того, что приходит на ум о советских рабочих и колхозниках — капустник как жанр по форме и содержанию. В сценографии от Вячеслава Окунева разом можно увидеть ранний авангард и спортивные костюмы гимнастов с парадов 30-х, железнодорожные металлические балки, обрамляющие колхоз и городской парк, костюм эпохи НЭПа на балерине, доярок в белых косынках и пролетариев с заводов с молотами. Для усиления эффекта «вспомнить все» в антрактах зрителей ждали лозунги, призывающие к посещению буфета и покупке билетов, в стиле авангардных плакатов 20-х тандема Маяковский-Родченко. Хотя в эпоху «Светлого ручья» царствовал соцреализм, единственное разрешенное в искусстве направление, и увидеть такие плакаты было невозможно, как и супрематическую геометрию. То, что в энергичной мультимедийной заставке в начале и финале спектакля, где смешались визуальные символы времени, выглядит атмосферно, внутри самой буквальной постановки сеет разлад во времени и пространстве.

В хореографии Александр Омар тоже решил прибегнуть к форме микса: в его тексте классическая лексика и пуантный танец синтезированы с гимнастикой и шаблонными движенческими паттернами Страны Советов: здесь и приветствие пионеров, и растиражированная поза «Рабочий и колхозница», и мотивы парадных акробатических пирамид с Красной площади. После затяжной пантомимы первого акта, которая знакомит нас со всеми героями спектакля, и небольшого дуэта Танцовщицы (Анастасия Соболева) и Зины (Валерия Запасникова) на основе классических комбинаций из программы утреннего класса (что вполне логично: ведь девушки вспоминают азы искусства), большая массовая сцена в колхозе с гимнастикой выглядит вполне освежающе, тем более что Омар очень ловко обходится здесь с пространством сцены. В этой же картине удачно схвачен ритм спектакля, и следующие друг за другом мужские соло с жете и пируэтами, пятерка доярок и веселые гротескные реминисценции в обаятельном исполнении Ивана Зайцева в роли Председателя а-ля Модест Алексеич из «Анюты» и Марата Шемиунова в роли его Жены задают действию хороший динамичный тон.

Дальше рисунок всего хореографического полотна так и выстроен: сюжет объясняют пантомимой, которую когда-то не очень жаловал Шостакович и приветствовал то, как от нее уходил Лопухов, танец по ходу действия все изряднее напитывается силовыми трюками «колесо», завернутыми турами и акробатическими поддержками, где балерину нужно держать или головой вниз, или на спине. Адажио и вариации, за редким исключением в случае партии Танцовщицы, сочинены так, что убедиться в очередной раз в прыжке и балансе, скажем, первой солистки Анастасии Смирновой, не удалось: последняя весь спектакль на сцене в кожаных туфлях, в отсутствие классических танцевальных фраз, доказывает свое мастерство природным лучезарным артистизмом.

Завершился спектакль коротким, в четверть часа, третьим актом. В заключительной коде перед зрителем появились все герои в радостных дуэтах, трио и четверках, в чьи танцы для ухабистого эффекта были добавлены фольклорные элементы, включая притопы, хлопушки и размашистые прыжки-разножки. Советский культурный код соразмерно соцреализму 30-х на лицо: гимнастика, фольклор, немного тона оперетты и классического танца в духе номеров из «Карнавальной ночи», что, может быть, где-то и удачный выбор, но всему должно быть время и место.