Будущая эталонная Фея Сирени и Мехменэ Бану Любовь Кунакова родилась в Ижевске. Ее путь на сцену Кировского театра оперы и балета (ныне — Мариинский) лежал через Пермь: сначала балетное училище, а потом и Пермский театр, где она в мгновение ока стала восходящей звездой. Но обаяние Ленинграда победило, и с 1974 Кунакова — ведущая солистка Кировского. В том же году балерина стала самой молодой заслуженной артисткой РСФСР. Сейчас Любовь Алимпиевна — педагог-репетитор. Среди ее учениц — признанные имена (Елена Евсеева) и юное поколение (Мария Ильюшкина). Мы же попросили поговорить со своей многолетней наставницей прима-балерину и народную артистку Викторию Терешкину.
Не надо превращать пируэты в событие и думать о спектакле только как о чистописании. Безусловно, нужно хорошо двигаться, но если за душой ничего нет, то и артиста на сцене тоже нет.
Виктория Терешкина: Любовь Алимпиевна, даже сложно произнести, но я прихожу к Вам на репетиции уже двадцать лет. И надо сказать, что я всегда с удовольствием захожу в зал. Каждый день для меня окрашивается великим счастьем, и с годами я понимаю это все больше и больше. Найти своего педагога, который подходит по характеру и ментально, — невероятная удача!
Любовь Кунакова: Как и для педагога — встретить такую ученицу. Но надо сказать, что ты с самого начала была великолепно оснащена технически и музыкальна: тебе было бы нетрудно и с другими педагогами. Но, безусловно, когда двое находятся в зале два часа, но раздражают друг друга, то не будет ни творческой атмосферы, ни пользы.
В.Т.: Хотя я помню, что в начале нашего пути Вам пришлось столкнуться с моим внутренним напряжением.
Л.К.: Я тогда сказала, что тебе надо попытаться перестать сопротивляться внутренне.
В.Т.: На наших первых репетициях я все время упиралась, будто не верила Вашим замечаниям, но потом полностью их приняла, пересмотрела и поняла, насколько Вы были точны в каждом своем комментарии. И как-то все тогда сгладилось и пошло дальше как по маслу. Все-таки прав был Махар Хасанович Вазиев, что соединил нас с Вами.
Л.К.: Несмотря на то, что тебя хотели взять Нинель Александровна (Кургапкина — Прим. ред.) и Ольга Николаевна (Моисеева — Прим. ред.). Он тогда был очень молод и растерялся. Вокруг же такие мэтры работали — могли и «съесть». Может быть, он хотел отвести от себя их гнев.
В.Т.: Значит, Вы стали своего рода громоотводом.
Л.К.: Вероятно. Похожая ситуация сложилась и с моим классом в Училище Вагановой в 1997 году. Игорь Дмитриевич Бельский хотел пригласить кого-то не из стен школы, понимая, что детям нужно много показывать, а не просто проговаривать комбинацию. Но основной педагогический состав во главе с Дудинской мог обидеться, поэтому выбор пал на меня — на того, кто, как говорится, не варился в этой каше.
В.Т.: Вы и сейчас никогда не погружаетесь ни во что лишнее.
Л.К.: Я всегда стараюсь всеми мыслями уходить в наше общее дело. Ничего постороннего: пришла в зал — поработала с ученицами, потом — спектакль, где, как правило, получаю удовольствие, особенно, если ты на сцене.
В.Т.: Это все благодаря Вам! Для артиста очень важно психологическое состояние, а оно практически на сто процентов зависит от педагога! А Вы не просто поддерживаете — Вы боретесь за нас. Когда на третий сезон, еще будучи артисткой кордебалета, я начала получать соло, то сложилась довольно опасная ситуация, потому что это травмоопасно и тяжело физически. Вы решили пойти к Махару Хасановичу с просьбой оставить мне только соло. Мне потом рассказали, что Вы бились за меня, как львица за львенка.
Л.К.: Я, честно говоря, не помню: видимо, все было очень эмоционально. Правда, стоит сказать, что Вазиев тебя сразу заметил — еще на выпускных экзаменах. Он прекрасно видел, что ты будешь солисткой.
В.Т.: Да, но совмещать работу в кордебалете и сольные выходы невероятно сложно. На гастролях в Англии он залпом дал две премьеры – «Лебединое озеро» и «Баядерку». Кошмар! Никогда не забуду, как Вы смотрели дебюты, а щеки у Вас были совершенно алыми. Думаю, что пережить спектакль своей ученицы в миллион раз сложнее, чем самой станцевать. Не представляю, что испытывает педагог!
Л.К.: Волнение, конечно, сумасшедшее. Но ты всегда стояла на ногах и отличалась прекрасной координацией. Работать надо было с артистизмом. В первый момент все вчерашние выпускницы сосредоточены, боятся ошибиться, а у солистки должна быть свобода, потому что на сцене нужно открываться и выражать чувства. Не надо превращать пируэты в событие и думать о спектакле только как о чистописании. Безусловно, нужно хорошо двигаться, но если за душой ничего нет, то и артиста на сцене тоже нет.
Ни в коем случае нельзя ставить штамп или загонять детей в комплексы.
В.Т.: А как в первые театральные сезоны у Вас происходил этот переход: от выпускницы к артистке?
Л.К.: Мне было легче, потому что в Пермском театре у нас были те же педагоги, что и в училище. Я работала с Юлием Иосифовичем Плахтом, который всегда был очень трепетным. С ним же готовилась к Московскому конкурсу. Мне казалось, что он уже совсем пожилой человек, а ему было всего лет 50. Когда я только пришла в театр, не знала, что педагоги после спектакля дают комментарии, и уходила. Юлий Иосифович потом ругался.
В.Т.: Впечатление педагога, которое ты получаешь в антракте или после, — самое важное. Многие хвалят, одобряют, но я знаю: единственный, кто скажет правду, — это Вы, Любовь Алимпиевна. Я знаю, что Вы и смотрите спектакль с большим волнением и чувством, а не оценивающе. Даже можете заплакать. Как сохранить доброту, проработав столько лет в театре?
Л.К.: Не знаю.
В.Т.: Маша Ильюшкина гениально описала Вас: «Любовь Алимпиевна — истинная Фея Сирени».
Л.К.: Я просто люблю свое дело. И я всегда обожала танцевать, репетировать, заниматься классом — все, без исключения!
В.Т.: Удивительно редкий человек!
Л.К.: Я и недели не могла прожить без этого. Как-то, в период театральных летних каникул, которые в Перми длились два месяца, Плахт уехал на все время в Одесский театр, а у него были замечательные уроки: короткие, логичные, но очень разогревочные. Я напросилась к нему, чтобы заниматься каждый день. Было чудесно: море, солнце, несколько спектаклей и классы.
В.Т.: Не так давно Вы нам давали уроки, потому что многие наши наставники были на больничном. И это было так здорово! Вы даже по-другому мне открылись! Такие были адажио роскошные!
Л.К.: Я тогда ночами не спала: готовилась. Вспоминаю, как мне нравились театральные уроки у Наймы Валеевны Балтачеевой. Просто потрясающие уроки! Как феноменально она все показывала! И в каждой комбинации свое настроение. Образец!
В.Т.: Наверное, Вас так расположили к работе в зале еще педагоги в училище.
Л.К.: Пожалуй. Они все были шикарные. Первые два года нас вела ленинградка Софья Хецелиус. Однажды отругала меня за то, что я даже не вспотела на середине, и поставила двойку. Как я плакала! А мне все было несложно. Еще до Пермского училища я занималась у себя в Ижевске танцем во Дворце пионеров. Там был удивительный педагог: мы все движения знали назубок. После Хецелиус мы шесть лет учились у Галины Константиновны Кузнецовой. Она прошла школу как педагог у Екатерины Николаевны Гейденрейх, основателя и первого худрука Пермского училища. Галина Константиновна была с нами очень интеллигентной и мягкой.
В.Т.: Вы пример того, что добиться результата, воспитать характер и дисциплину можно добром, а не ежовыми рукавицами.
Л.К.: Далеко не всем подходит метод, в котором используется практически один кнут.
В.Т.: Совершенно точно. Например, в детстве на гимнастике и в училище в таких ситуациях я впадала в ступор.
Л.К.: Нужно всегда подходить к этому вопросу разумно. Не все выдерживают прессинг и многие уходят из-за суровой жесткости педагога, а вовсе не из-за отсутствия данных и таланта.
В.Т.: Мне кажется, у Вас природное чутье того, с кем и как строить коммуникацию. Все Ваши ученицы разные, и Вы к ним ищите индивидуальный подход, который тем не менее всегда основывается на доброте и принятии. Наша с Вами история началась с «Лебединого озера». Еще в Академии мне почему-то сказали, что вы меня не любите, и я очень боялась наших репетиций. Мы сразу стали разбирать белый выход, и я подумала: «Как хорошо! Любовь Алимпиевна совсем не кричит».
Л.К.: К сожалению, в академиях и училищах еще могут внушить, что тебе не подходит то или иное амплуа. Ты очень боялась выходить в партии Джульетты. Прямо отказывалась и говорила: «Не хочу». Я так удивлялась, а ты все время повторяла: «Мне не подходит». А потом полюбила.
В.Т.: Мне в школе внушили, что я не могу танцевать лирические партии, а только нечто горделивое и сильное. А я сейчас не представляю себя без таких драматических спектаклей.
Л.К.: Это большая самонадеянность — сказать ребенку, что ему подходит, а что — нет, не увидев того, как он уже в театре сможет сделать роль. На мой взгляд, ни в коем случае нельзя ставить штамп или загонять детей в комплексы.
В.Т.: Именно поэтому я Вам очень верю: Вы, зная все мои недостатки, плюсы, минусы, выстраиваете со мной партию от начала и до конца. И если что-то не удалось, то видите это, как никто другой.
Л.К.: Работа балерины и педагога представляет собой сотворчество. Нужно дать своей ученице свободу и возможность почувствовать свое естество, чтобы она поняла, как она относится к будущему образу, а потом помогать выстраивать нюансы.
В.Т.: Вы даже всегда выступаете за импровизацию на репетициях: за то, чтобы все время пробовать разные детали выражения чувств.
Л.К.: Так я стараюсь выявить индивидуальность балерины — это самое ценное. Как только проявляется что-то сугубо свое, на первый план выходят эмоции. Сейчас молодежь крутит умопомрачительные фуэте, поднимает ноги уже даже не на 180 градусов, а больше, но балет — совсем другое. Балет — это театр, а не акробатика.
В.Т.: А внешние обстоятельства могли повлиять на Ваше состояние на сцене? Догадываюсь, как Вам было непросто в Кировском театре после перехода из Перми.
Л.К.: Кстати, это интересно. Мы приехали с гастролями. Игорь Дмитриевич Бельский (главный балетмейстер Кировского театра оперы и балета в 1973–1977 гг. — Прим. ред.) предложил поработать в Ленинграде, в городе, который мне понравился невероятно. Конечно, это был подарок судьбы. Я станцевала два дебюта — «Лебединое озеро» и «Дон Кихот». Все в ленинградских редакциях, а я даже не знала, какие они: в Перми шли московские версии. Да и труппа отнеслась к моему появлению настороженно. Было очень страшно, но дирижер Виктор Андреевич Федотов написал статью после этих спектаклей под заголовкам «Сильный характер», потому что посчитал меня способной на риск оставить ведущее положение в Перми и переехать в совершенно незнакомый город. Я так удивилась его восторженному тону, но стала чувствовать себя увереннее.
В.Т.: Тогда в театре обстановка была острее, потому что сцена одна, спектаклей в разы меньше, чем сейчас. Сегодня всем работы хватает.
Л.К.: Интересно, что мне как раз и не хватало поначалу работы в Ленинграде. Все время очень хотелось танцевать. Мне везло: театр отпускал. В результате я объездила всю страну, а в девяностые годы уже начали приглашать за границу.
В.Т.: Тяжело было расставаться со сценой?
Л.К.: Непросто. Если бы бедро не заболело, точно могла бы танцевать до пятидесяти. После выхода на пенсию в сорок я участвовала везде, где могла. Ездила с МАЛЕГОТом, с коллективом Гордеева и Таранды, много раз приглашали в Японию, в Москву, разумеется.
В.Т.: Как Вы считаете, балерина должна сама принять в какой-то момент решение остановиться?
Л.К.: Сложный вопрос. У всех свои обстоятельства, мы должны опираться на свою физику. Если теряется форма, тяжелеет тело, подводит здоровье, тогда, да, нужно собрать волю и перейти в другое качество — например, в педагогику.
В.Т.: Что для балерины самое главное?
Л.К.: Кроме головы, — желание танцевать.
В.Т.: А что бы Вы пожелали новому поколению?
Л.К.: Любить искусство балета, несмотря ни на что.
Беседу фиксировала Ольга Угарова. Фото: Ира Яковлева