Для многих артистов балета встреча с Леонидом Михайловичем Лавровским сыграла решающую роль. Его человеческая прозорливость, умение открыть талант помогали обрести свое место на балетной сцене. Умный, целеустремленный, внимательный, он по-отечески заботился о своих подопечных — будь то именитые артисты или воспитанники училища. На всю жизнь осталась в сердцах у людей, работавших с Лавровским, благодарность ему.
Елена Рябинкина
Заслуженная артистка РСФСР
Леонид Михайлович Лавровский — очень дорогой для меня человек. Именно по его инициативе я, будучи еще ученицей Московского хореографического училища, дебютировала в спектакле Большого театра «Лебединое озеро». Если бы не он, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому.
Когда я училась в училище, Леонид Лавровский возглавлял балетную труппу Большого театра. Надо сказать, что он интересовался тем, чем живет московская балетная школа. На наших экзаменах всегда присутствовали Лавровский, Уланова, Семенова, Капустина и многие другие крупные деятели балетного театра. Думаю, что Леонид Михайлович заметил меня, когда я вместе с его сыном Михаилом и Семеном Кауфманом танцевала номер «Арагонская хота» в постановке Якобсона. Мы тогда учились в третьем классе. А в декабре 1958 года я, ученица выпускного класса, танцевала Машу в «Щелкунчике» Вайнонена на сцене Большого театра. Все роли исполняли артисты театра, моим Принцем был Владимир Никонов. Уже тогда Лавровский убедился, что мне можно доверить балеринскую партию. И тогда же дал распоряжение готовить меня для партии Одетты—Одиллии. Думаю, Леонид Михайлович увидел во мне танцовщицу нового типа: высокую, с удлиненными пропорциями. Ему хотелось, чтобы балерина выделялась на сцене. Лавровский требовал, чтобы все тело, от кончиков пальцев до стоп, участвовало в танце. И чтобы этот танец был музыкальным. В этом заключалось его балетмейстерское кредо.
Мой дебют в «Лебедином озере» прошел с успехом. Первые три спектакля в июне 1959 года я танцевала с Леонидом Ждановым. И вдруг в начале следующего сезона мне дают в партнеры лучшего Зигфрида Большого театра — Николая Фадеечева. Конечно, это было распоряжение Лавровского. Он не побоялся пересудов и нареканий и дал вчерашней выпускнице в партнеры самого Фадеечева! Такой смелый шаг дорогого стоит. Более того, в том же сезоне вместе с Николаем Борисовичем я танцевала «Лебединое озеро» на гастролях Большого театра в Дании и Норвегии. И это опять был жест поддержки со стороны нашего худрука.
В первые два года работы, кроме партии Одетты—Одиллии, я станцевала вальс в балете Лавровского «Страницы жизни» на музыку Баланчивадзе. Главные партии исполняли Раиса Стручкова и Марис Лиепа. Репетиции на сцене вел сам Леонид Михайлович, и мне, молодой артистке, было необычайно интересно принимать в них участие. Я старалась изо всех сил — хотелось соответствовать уровню великой труппы. В моем репертуаре появились партии Феи Лета в «Золушке» Ростислава Захарова, Царицы бала из его же «Медного всадника».
Важным этапом стала для меня работа над образом Раймонды в новой постановке этого классического балета, осуществленной Лавровским на сцене Кремлевского дворца съездов в мае 1960 года. Мне очень нравилась эта пышная, даже помпезная версия. Красивые классические и характерные танцы, заново поставленные балетмейстером, заполняли собой огромную кремлевскую сцену. За пультом стоял молодой дирижер Евгений Светланов. Вспоминается любопытный эпизод, когда на одном из спектаклей Евгений Федорович взял в коде слишком быстрый темп, и мне пришлось сделать лишь одну комбинацию движений из положенных трех. Сразу после спектакля Леонид Михайлович сказал Светланову о недопустимости таких темпов. Он всегда был на страже интересов исполнителя! После дебюта в «Раймонде» Лавровский подарил мне маленькую палехскую шкатулку. На оборотной стороне крышки было написано: «Обаятельной Раймонде — Рябинкиной Лене на память от Л.Л.» Этот трогательный подарок до сих пор со мной.
Конечно же, главным творением Лавровского стал балет «Ромео и Джульетта». Это абсолютный шедевр балетного театра, и, на мой взгляд, после Леонида Михайловича никому из балетмейстеров, даже самых именитых, не удалось подняться до его уровня. К счастью, он был заснят на пленку. И мы до сих пор можем наслаждаться искусством Галины Улановой в роли Джульетты, Юрия Жданова — Ромео. Партию Джульетты могли исполнять только лирические балерины. Лавровский требовал строго соблюдать амплуа. И я считаю, это правильно. Каков бы ни был общий исполнительский уровень, индивидуальные особенности есть у каждой. А как я мечтала об этой роли! Но, увы, меня относили к героическому амплуа — Китри, Раймонда, Вакханка, Фея Сирени.
В театре любили Леонида Михайловича. Он был неизменно ровным, внимательным и доброжелательным со всеми. Подкупало его уважительное отношение к каждому артисту. Необыкновенно эрудированный, интеллигентный, мудрый — все это можно сказать о Лавровском. В театре при нем царила теплая дружеская атмосфера. Оглядываясь назад, понимаю, что мне повезло танцевать в то время.
Вне театра мы с Леонидом Михайловичем однажды пересеклись в Крыму, в доме отдыха «Актер». Меня тогда поразило то, что он, приехав, два дня не выходил из номера — настолько устал от работы!
Мне кажется, ушел Лавровский из Большого театра вынужденно. Некоторым не нравилось, что он много времени уделял репетициям со своим сыном Михаилом. Но и после театра, в Московском хореографическом училище и Московском балете на льду, Леонид Михайлович продолжал ставить. Все созданное им на балетной сцене отличает, прежде всего, стремление к красоте. Красота, спасающая мир, была для Леонида Михайловича Лавровского смыслом творчества.
Борис Акимов
Народный артист СССР
В 1964 году Леонид Михайлович Лавровский возглавил Московское хореографическое училище. Я тогда учился на втором курсе. Конечно, мы все знали Леонида Михайловича как автора мирового шедевра — балета «Ромео и Джульетта», — человека, открывшего «Большой балет» всему миру. О нем нам рассказывали на уроках истории балета. И вот такая, можно сказать, легендарная личность стала во главе нашего училища. С первого взгляда Леонид Михайлович производил неизгладимое впечатление: всегда элегантный, в белоснежной рубашке и безупречном костюме. Он был большим эрудитом, прекрасно говорил по-французски, знал наизусть всего «Евгения Онегина». Поражала его грамотная речь, правильно выстроенные фразы. Когда в репетиционный зал входил Леонид Михайлович, все вокруг как будто освещалось интеллигентностью и целеустремленностью. Всем хотелось «подтянуться» до его уровня.
Появление Лавровского в училище было закономерным: Леонид Михайлович учился у старых мастеров петербургского балета, в молодости был ведущим классическим танцовщиком Мариинского театра, прекрасно знал классическое наследие, тонко чувствовал стиль каждого произведения. Например, его редакция «Жизели» до сих пор остается эталоном романтического балета. По его просьбе Екатерина Николаевна Гейденрейх поставила на сцене Большого театра безупречную по стилю «Шопениану».
Как балетмейстер Лавровский не стоял на месте, в своем творчестве он откликался на требования времени. Совершенно неожиданно для зрителя появился его балет «Ночной город» на сложную модерновую музыку Бартока, которая тогда находилась под негласным запретом. Ее запрещали исполнять даже музыкантам в Консерватории. Со стороны балетмейстера это был смелый, даже рискованный шаг. Невозможно забыть замечательный спектакль Лавровского «Паганини». Так глубоко хореограф претворил в танце гениальную музыку Рахманинова. Или вспоминается поставленная им хореографическая картина «Вальпургиева ночь» из оперы «Фауст» Гуно. Это настоящий шедевр! Очень многое было сделано Леонидом Лавровским на посту главного балетмейстера Большого театра. Да и сама труппа значительно выросла в мастерстве. По сути дела, именно Лавровский создал мощный коллектив «Большого балета», чье совершенство увидел и признал весь мир благодаря триумфальным гастролям по Европе и Америке во второй половине 1950-х годов. И Леонид Михайлович был одним из главных героев этих гастролей. Авторитет его был необыкновенно высок в балетном мире. Но, несмотря на это, в 1964 году Лавровскому пришлось покинуть Большой театр. На место главного балетмейстера пришел молодой Юрий Николаевич Григорович, которого в 1958 году Лавровский пригласил перенести со сцены Кировского театра свой «Каменный цветок». С тех пор Григорович оставался в Большом в качестве стажера.
Как я уже говорил, в 1964 году Леонид Михайлович возглавил наше училище. Он активно выстраивал линию развития училища: формировал концерты, много ставил. Это были постановки на учеников разных классов. Я участвовал в двух: большом классическом акте из балета «Красный мак» и вальсе из Пятой симфонии Чайковского. Леонид Михайлович мечтал поставить балет о Сергее Есенине. Позже в записках Лавровского я прочитал лестные для меня слова, что заглавную партию поэта он хотел создать на меня, тогда еще ученика выпускного класса. К сожалению, ему не удалось реализовать эту мечту. Но Лавровский буквально «заразил» меня есенинской темой — она на всю жизнь стала моей. Настолько, что в 1995 году я создал спектакль к столетию Есенина, сочинив музыку, режиссуру, либретто. Вспоминается его «Болеро» на музыку Равеля, поставленное в стиле фламенко. Леонид Михайлович пригласил в соавторы знатока испанского танца польского балетмейстера Тересу Куяву. «Болеро» в интерпретации Лавровского — это был массовый характерный номер, поставленный на учащихся средних и старших классов. В центре солировала пара, где партнером был Сергей Радченко. Он уже в школе, благодаря «Болеро», увлекся испанским танцем и стал специализироваться на нем.
Поступив в Большой театр в 1965 году, я не соприкасался с хореографией Лавровского. Прошло два года, и вот однажды меня вызвали в репетиционный зал, где уже находились Наталья Бессмертнова, Михаил Лавровский, Сергей Радченко. Неожиданно для нас вошел Леонид Михайлович Лавровский и сказал: «Друзья мои, я пришел к выводу, что надо осовременить мой балет «Ромео и Джульетта», придать большую динамику и танцу, и мизансценам. Я определил для себя состав обновленного спектакля, и поэтому вы здесь». Наташе Бессмертновой и Мише он планировал дать заглавные партии, Сергею Радченко — Тибальда, а мне — Меркуцио. Леонид Михайлович хотел приступить к репетициям тотчас по возвращении с гастролей Московского хореографического училища из Парижа. Увы, этого не случилось — он умер во Франции от сердечного приступа, унеся с собой идею обновления своего гениального спектакля. В стенах Большого театра мы прощались с этим выдающимся человеком.
Мне не удалось станцевать Меркуцио в балете Лавровского, но сегодня мои ученики Вячеслав Лопатин и Денис Захаров исполняют эту партию, и я проживаю ее вместе с ними. Хореография Лавровского понятна и зрителю, и исполнителю — в ней все логично, все оправдано внутренним состоянием героя. Каждый жест, каждая мизансцена. При всей видимой сложности ее легко исполнять, в ней есть простор для артиста, есть возможность перевести дух, правильно взять дыхание. Это свойственно старой русской школе, у мастеров которой учился Леонид Михайлович. Я рад, что спустя столько времени, хореография Лавровского все равно «пришла» ко мне.
Творчество Леонида Лавровского — ярчайшая страница в истории мировой хореографии. Сегодня, читая курс истории балета в Академии славянской культуры, я, конечно же, рассказываю о нем.
Маргарита Дроздова
Народная артистка СССР
Поколению, учившемуся в Московском хореографическом училище в середине 1960-х годов, очень повезло — в это время его художественным руководителем был замечательный балетмейстер и педагог Леонид Михайлович Лавровский. Среди учеников, с которыми работал Леонид Михайлович, была и я. Участвовала во многих его постановках, которые впоследствии вошли в золотой фонд училища: «Классической симфонии» Прокофьева, «Болеро» Равеля, вальсе из Пятой симфонии Чайковского. В Гран-па из балета «Пахита» Леонид Михайлович сочинил для меня очень красивую вариацию со сложными турами, которые у меня хорошо получались. И потом эта вариация вошла в каноническую редакцию «Пахиты». Для гастролей Московского хореографического училища в Ереване Лавровский поставил первый акт «Жизели». И мы были счастливы прикоснуться к этому шедевру, танцевать как настоящие театральные артисты партии Жизели, Альберта, Ганса.
Леонид Лавровский был личностью необыкновенного творческого потенциала. Когда в 1964 году он возглавил училище, обстановка в нем разительно поменялась — она стала творческой. Леонид Михайлович учил нас работать с балетмейстерами, понимать суть постановочного процесса. Он сам постоянно что-нибудь ставил, и нам было безумно интересно в этом участвовать. Леонид Михайлович требовал от нас осмысленного танца, каждое движение мы должны были чувствовать сердцем, чтобы оно стало твоим. Лавровский заражал учеников своим творческим энтузиазмом, мы ждали его появления в репетиционном зале. Он относился к нам ласково, но на репетициях был требовательным. А мы старались изо всех сил — очень хотелось услышать от Леонида Михайловича: «Ну ладно, это ничего». А если говорил, что «это хорошо», то было абсолютное счастье!
Мой дебют в «Лебедином озере» на сцене Театра Станиславского состоялся только благодаря Лавровскому. Он, будучи в хороших отношениях с главным балетмейстером театра Владимиром Павловичем Бурмейстером, поддержал выбор меня, еще даже не имевшую диплома, на роль Одетты—Одиллии. Как Леонид Михайлович помогал на репетициях, подбадривал меня, замиравшую от страха: «Ты же все это можешь! Если что-то не получается, надо поработать. Надо верить в то, что у тебя получится». После таких слов я начинала репетировать с удвоенной силой — он умел настроить на работу, вселить уверенность.
После того, как я станцевала «Лебединое озеро» и стала солисткой Театра Станиславского, мне еще раз довелось работать с Леонидом Михайловичем. В 1967 году, совсем незадолго до своего ухода, Лавровский по приглашению Бурмейстера поставил на нашей сцене великолепный «Вечер классического танца». Он состоял из трех отделений: «Акта теней» из балета «Баядерка» Минкуса, фрагментов из балета Пуни «Конек-Горбунок» и дивертисмента классических па-де-де. И я опять с удовольствием репетировала с Леонидом Михайловичем Никию и несколько па-де-де. А репетировать с ним классику было действительно удовольствием — настолько Лавровский ее знал и любил! Он отшлифовывал каждое движение, каждый жест, поворот головы. В нем были заложены гены петербургского академизма. Неудивительно, что Владимир Бурмейстер, мечтая поставить в своем театре «Спящую красавицу», обсуждал свои планы с Лавровским.
К сожалению, им не суждено было осуществиться. В том же 1967 году не стало Лавровского, спустя четыре года ушел из жизни и Бурмейстер. И всем этим печальным событиям я была свидетелем. В ноябре 1967 года группа вчерашних и нынешних учащихся Московского хореографического училища во главе с худруком Михаилом Лавровским и директором Софьей Головкиной поехала на гастроли в Париж. Наши выступления имели большой успех — французские газеты писали о нас восторженно. Мне и Александру Богатыреву присудили призы Парижской академии танца — приз Анны Павловой и Вацлава Нижинского. Но эти гастроли оказались роковыми для Леонида Михайловича. Он прилетел в Париж раньше группы и ждал нас. Когда наш самолет подлетал к столице Франции, разразилась страшная буря и его развернули на другой аэродром. Лавровский, не имея о нас никакой информации, был в ужасе — дети исчезли! Думаю, этот стресс и стал причиной сердечного приступа, от которого он скончался.
Встреча в училище с такой личностью, как Лавровский, стала для меня судьбоносной. Работа с ним помогла мне почувствовать свои возможности, направила на верный путь. В сердце остались неисчерпаемая благодарность Леониду Михайловичу и теплая память о нем.
Текст: Анна Ельцова