Аркадий Николаев

Семья Николаевых жила в Орловском переулке недалеко от того места, где позже был построен спорткомплекс «Олимпийский». Его детство, по сути дела, тот самый «Дом на Первой Мещанской, в конце», про который пел Владимир Высоцкий. Как же мальчишка, выросший в послевоенном московском дворе, попал в балет? 

Мама говорила, что я с детства был музыкальным. Мой дед по маминой линии был профессиональным певцом, был знаком с Федором Шаляпиным. А по папиной линии — артист цирка. Маленьким меня повели поступать в Гнесинское училище. А накануне я играл в футбол. Представляете себе послевоенные московские дворы, деревянные дома? Двери всегда были открыты. Забежал на минуту на кухню, попил холодной воды из-под крана — и снова играть. В итоге поступать на вокальное отделение я пришел с осипшим голосом. Маме сказали: про голос ничего сказать не можем, но у мальчика абсолютный слух, надо отдать его на скрипку. Я заплакал, и меня увели. Музыканта из меня не вышло.

Танцами я начал заниматься в Доме пионеров, рядом с Уголком Дурова. Там были хоровой и хореографический кружки, ребята планеры мастерили. Педагогом хореографического кружка был Морозов из Большого театра. Мне тогда очень нравился ансамбль Игоря Моисеева, и я мечтал в него попасть. Эта любовь сохранилась до сих пор: два раза в год я обязательно хожу на их выступления и как будто подзаряжаю аккумуляторы — появляется энергия, хочется работать. Великий ансамбль, что говорить.

Однажды мама на остановке трамвая случайно увидела объявление о том, что осуществляется набор с шестилетним сроком обучения в хореографическое училище Большого театра. Набор проходил в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Мне было уже 11 лет, а заниматься балетом обычно начинают с девяти. А тут из-за того, что это была шестилетка, я прошел по возрасту. На просмотре меня попросили подпрыгнуть. Прыгал я хорошо, не зря в футбол играл. И меня взяли.

Первое время занятия проходили в здании Музыкального театра.

Я же здесь с детства, еще со школы. Занятия начинались в половине девятого, а мы приходили в восемь и играли в прятки в темном зрительном зале, освещенном одной дежурной лампочкой. Пол еще был не лакированный, как сейчас, а выкрашенный краской, и когда мы приходили на класс, наши колени и туфли были красно-коричневыми. Я вырос на спектаклях Владимира Бурмейстера. В театре в то время работал Марис Лиепа, танцовщик и актер потрясающий. Настоящий танцующий актер. Вариации в «Лебедином озере», которую Принц танцует с арбалетом, сначала не было, а было pas de trois. И когда пришел Лиепа, Бурмейстер поставил на него эту вариацию. Алексей Чичинадзе как танцовщик ему, конечно, уступал, но брал свое невероятным актерским мастерством. И я все это впитывал.

Возглавлявший балетную труппу Владимир Бурмейстер занимал юных воспитанников училища в своих постановках. Так появилась роль Маленького пажа в «Лебедином озере» (со временем эта изящная деталь выпала из спектакля). Была у юного Аркадия Николаева и роль в балете «Берег счастья».

В прологе были заняты три мальчика. Их танцевали Зураб Сахокия, который был на курс старше, Виктор Харченко и я. Три мальчишки-рыбака ловят рыбу, идет какой-то несложный танец, и вдруг тревожная музыка — тонет девочка. Они прыгают в море с откоса и спасают ее. А потом они появляются уже взрослыми — ведущие солисты театра: Алексей Чичинадзе, Анатолий Тольский, Виолетта Бовт. Бурмейстер любил такие режиссерские подробности, раскрывавшие зрителям характеры героев, их биографии.

А в выпускном классе нас уже приглашали в Большой театр, занимали в маленьких ролях в спектаклях. В выпускной год я танцевал в «Шопениане» на сцене Большого театра, а Асаф Михайлович Мессерер поставил для нас «Класс-концерт». Был еще вечер в зале Чайковского. Я танцевал «Шопениану», был еще такой вальс, который танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев (они на эстраде гремели со сложными поддержками). Выпускался хорошо, заявки были из Большого и Театра Станиславского. Юрий Кондратов, который был художественным руководителем Московского хореографического училища, вызвал меня и сказал: «В Большом ты будешь пробиваться лет пять, а здесь сразу будешь танцевать».

Аркадий Николаев выбрал Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Мы пришли, нам дали арбалеты в руки и поставили танцевать pas de quatre. Со мной вместе танцевал Юра Григорьев, теперь народный артист. Первый год — pas de quatre в «Лебедином озере», офицеры в «Эсмеральде».

По вторникам проходили комсомольско-молодежные концерты, на которых можно было заявить и показать какую-то самостоятельную работу. В «Корсаре» Нины Гришиной была знаменитая вариация, которую Лиепа себе поставил. Я подготовил эту вариацию, станцевал. И вот театр отправляется на двухмесячные гастроли по Латинской Америке, и меня ставят танцевать эту вариацию.

Бразилия, Чили, Уругвай, Аргентина. Я никогда до этого не летал на самолете, а тут с пересадками двое суток летели. Программа была сборная — третий акт «Лебединого озера», второй акт «Эсмеральды», отдельные номера «Штраусианы». И эту вариацию я бисировал всякий раз, однажды даже повторял три раза. Так внезапно в 18 лет я стал звездой гастролей. Газеты, журналы выходили с моими фотографиями — до сих пор лежат у меня дома. В Аргентине в театре Колон за кулисы пришла Лолита Торрес — та самая, которую каждый в СССР знал по кинофильму «Возраст любви». Я сижу еще в гриме, и вдруг открывается дверь, заходит она, говорит какие-то очень лестные слова. Я что-то отвечал по-русски, благодарил. Конечно, надо было сфотографироваться с ней, но от неожиданности мне это даже в голову не пришло.

Следующие гастроли в Латинской Америке состоялись в 1968 году уже с полными спектаклями. И первый же показ «Лебединого озера», в котором Аркадий Николаев исполнял партию Ротбарта, закончился неожиданным сценическим эффектом.

Все декорации перед поездкой проходили противопожарную пропитку, а скалу, на которой появляется злой волшебник, с собой не возили — ее на месте сбили, покрыли темной тканью. И в финале, когда Ротбарт гибнет, должна быть вспышка, дым, скала рушится. Уж не знаю, что у них была за вспышка, но искра попала на ткань, и она загорелась. Огонь перекинулся на тюль, наверх пошел. Я сначала почувствовал запах дыма, а потом увидел, как из первой кулисы по диагонали через всю сцену к скале бежит пожарный в униформе с красным брандспойтом. Перепрыгивая через волны, добегает до скалы и начинает заливать огонь пеной — все это на глазах у зрителей. К счастью, все закончилось благополучно, и на следующий день газеты вышли с заголовками: «Мог ли представить пожарный, что он станет участником этого грандиозного спектакля». Принимали, несмотря на этот инцидент, восторженно: кричали, ногами топали.

В 19 лет в репертуаре Аркадия Николаева появилась партия, о которой мечтают все танцовщики, приходящие в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко: Принц в «Лебедином озере». Любопытно, что его первый спектакль состоялся не в Москве, а в Таллине.

В начале 1960-х Бурмейстер на какое-то время ушел из театра, в труппу меня брал Игорь Смирнов. А Бурмейстер поставил свое «Лебединое озеро» в Таллине — в точности такую же редакцию, как в Москве. И там вдруг заболел исполнитель, а дублеры уехали. На спектакль должен прийти какой-то важный правительственный гость, а танцевать некому. И мы с Галиной Комоловой поехали туда. После спектакля я подошел к Бурмейстеру, говорю: «Помните меня? Я танцевал пажика в «Лебедином», мальчишку в «Береге счастья». — «Так это ты?» Следующая встреча была уже в Москве. И я все время чувствовал его особое отношение, отеческую заботу — хотя никогда этим не пользовался в корыстных целях.

Ведущей балериной театра в те годы была Виолетта Бовт. Ее дуэт с Аркадием Николаевым запечатлен в кинофильме «Интервью, которого не было». Бовт и Николаев танцуют в нем сцены из балета Владимира Бурмейстера «Вариации».

Бовт со мной не танцевала до тех пор, пока мне не исполнилось 24 года. Она прекрасно понимала, что мне нужно окрепнуть, научиться лучше держать. Я хорошо прыгал, но был худеньким, маленьким, не таким надежным как партнер. Я расстраивался, конечно. Танцевала она с Юрием Григорьевым, Михаилом Салопом.

Впервые с Бовт я танцевал на гастролях, программа называлась «Звезды Москвы на Холланд фестиваль». В делегации был пианист Эмиль Гилельс (мы рядом с ним в самолете сидели), артисты Театра Образцова и мы с Бовт. Четыре спектакля с голландской балетной труппой в разных городах: Амстердаме, Гааге, Роттердаме. Спектакли начинались в восемь, в гостиницу возвращались в первом часу ночи. И вот после первого спектакля я сплю, и вдруг раздается звонок:

Ты где?

Сплю, Виолетта Трофимовна.

Быстро на класс!

Но я еще не завтракал!

В классе нужно учиться!

Я бегом, не умываясь. Позанимались, и она говорит: «А теперь можно на завтрак». Профессионалом высшего достоинства была. Ежедневно приходила на класс и проходила его от корки до корки, поэтому и танцевала так долго, сохраняла прекрасную форму — как Галина Уланова, Ольга Лепешинская, Наталия Дудинская. Такое было поколение, золотой век.

Потом были «Вариации» на музыку Жоржа Бизе, мы с ней танцевали. Вроде бы бессюжетный балет, но, как всегда у Бурмейстера, была своя изюминка, своя история: идет поэт, и вдруг ему что-то пригрезилось, он оборачивается — и перед ним наяву она, плод его воображения. Он с ней танцует, она то убегает, то возвращается, как во втором акте «Жизели». И когда она в финале уходит, мы понимаем, что он потерял свою мечту. Если артист не понимает этих нюансов, заложенных в спектаклях Бурмейстера, его танец лишается смысла.

Свое понимание тонкостей балета Аркадий Александрович передал многим поколениям учеников. Вкус к педагогике он почувствовал еще в юности.

Я еще был танцовщиком, не педагогом, когда ко мне обратился Наим Якубов, который был на три года младше меня, попросил поработать с ним. Я с ним подготовил сцену офицеров в «Эсмеральде» и попросил Бурмейстера: «Владимир Павлович, посмотрите». На следующий день после класса он пришел, мы с Якубовым показали, и он говорит: «Следующий спектакль вы танцуете». Представляете? Это ведь очень важно — давать людям возможность проявить инициативу. Не обязательно сразу хвалить, не нравится — скажите: «Готовьте дальше, работайте еще».

Вот еще история: при Бурмейстере была организована поездка в Финляндию, небольшая группа. Мы с Виолеттой Бовт танцевали «Вариации», pas de deux из «Корсара» Гришиной. И вот возник вопрос: кто будет давать класс? Никому особенно не хотелось, и я говорю: «Я буду давать». Мне хотелось. Всю ночь готовился, на бумажке писал комбинации. Едем с утра с Зурабом Сахокией на трамвае в театр, и мне дурно от того, что я сейчас должен давать класс — такой нервный был. Вышли из трамвая, он водички мне дал, я отошел. Начался класс — мои листочки сразу разлетелись, все смеются. Такое у меня было боевое крещение.

Всерьез Аркадий Николаев начал заниматься педагогикой в Египте, где преподавал в балетной школе в Каире. Ранние травмы заставили его завершить карьеру.

Там работали советские педагоги, была балетная труппа, которой руководил Кузнецов. Солидный репертуар: «Жизель», «Бахчисарайский фонтан», одноактные балеты. Я там проработал три года: десять месяцев там, два месяца здесь. Приезжал, ехал в ЦИТО лечить последствия травмы. Потом корсет надевал — и снова в Египет: поездом в Одессу, оттуда на корабле сначала до Варны, потом Стамбул, Пирей, Александрия — и оттуда уже на такси в Каир. Туда и обратно такой дорогой проехал шесть раз.

В Каире один класс был, такое редко бывает, — шесть человек как на подбор, все схватывают. А второй класс — басмачи, они однажды у меня из сумки на классе деньги украли, пока я что-то показывал, корявенькие все, что я ни делал. А первый класс был потрясающий совершенно. Был очень успешный экзамен, даже министр культуры пришел посмотреть.

С одним из выпускников я потом встретился в Америке. Приехал к Юрию Григорьеву в балетную школу в Лос-Анджелесе, и вдруг звонок: «Мистер Аркадий?» Оказалось, мой выпускник. Стал хорошим танцовщиком, выступал во многих странах, а в Америке преподавал. Пригласил меня давать мастер-классы, потом порекомендовал итальянским коллегам, не так давно ездил два раза в Пьяченцу, у них там балетная школа.

Аркадий Николаев преподавал во многих странах: США, Германии, Швеции, Японии. Но главным местом работы для него всегда оставался Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Среди его учеников такие известные танцовщики, как Владимир Петрунин, Михаил Крапивин, Владимир Кириллов, Виктор Дик, Георги Смилевски, Валерий Лантратов, Антон Домашев. Его стаж педагога в театре превышает 40 лет.

Возвращаюсь после очередного года в Египте домой, и Чичинадзе мне говорит: «Все, хватит ездить». Я же был в командировке, здесь 50% зарплаты сохранялось. Чичинадзе по-доброму ко мне относился, звал меня «коллега». Я с ним танцы в «Пиковой даме» ставил, балет «Риварес», в котором мы с ним и авторы либретто.

Сначала был на ставке артиста балета. Прыгать из-за травм уже не мог, исполнял актерские партии: Злой гений, Айболит, Папа Карло, в «Шехеразаде» шахом выходил. Класс тогда давал Наум Азарин, очень хороший педагог, представитель династии Мессереров. Время от времени он просил меня подменить его, если плохо себя чувствовал. Потом Азарин ушел к Наталии Касаткиной и Владимиру Василеву, и меня сделали педагогом. Проводил в театре весь день: в десять утра был урок, потом до пяти-шести репетировал. Потом вспоминал, что забыл пообедать, приходил — все холодное, кое-как ел и сразу шел гримироваться, если участвовал в спектакле. Я жил этим, жил театром. Это мой дом.