Самая ожидаемая балетная премьера этого сезона Мариинского театра — «Танцсцены» Вячеслава Самодурова — прошла 8 апреля. По приглашению нового худрука труппы Андриана Фадеева одноактный балет на музыку Симфонии in C Игоря Стравинского поставил один из самых титулованных хореографов отечественной балетной сцены. О вихре танца, музыки и эмоций — Ольга Угарова.
Премьеру балета «Танцсцены» на музыку Симфонии in C ждали с трепетом и воодушевлением. Еще бы — в Мариинском театре впервые ставит свой балет Вячеслав Самодуров. Обласканный критикой, любимец зрителя, реформатор екатеринбургского балета, обладатель премий, восторгов и лучших рецензий. Когда-то хореограф был блистательным премьером петербургского театра, из которого позже, томимый желанием прочувствовать разный танец, уехал в Европу. В Национальном балете Нидерландов и Королевском балете в Лондоне Самодуров вник в хореографию Фредерика Аштона, Кеннета Макмиллана, Уильяма Форсайта и Ханса ван Манена. А потом судьба привела его в Екатеринбург, где он стал, быть может, главной опорой современного балета в России. И вот впервые за последние двадцать пять лет хореограф оказался столь близок с труппой театра, где прошло его становление как танцовщика.
Основой для будущей работы стала музыка Стравинского. За это произведение Игорь Федорович взялся в 1938 году несмотря на то, что симфоническая форма не сильно привлекала его. В это же время уходят из жизни жена и дочь композитора. Позже он напишет, что единственным спасительным выходом для него стала именно работа над симфонией. Переезд в США поставил на паузу сочинение, и закончено оно было уже в 1940 году — по заказу Чикагского симфонического оркестра.
Несмотря на всю тяжесть своего состояния и близость катастрофы под названием Вторая мировая война, Стравинский не наделяет свое сочинение ни мрачными аллюзиями, ни вселенской тревогой, ни драматичностью момента. Изысканная и мелодичная музыка симфонии — пусть она остра и фактурна, играет с изменчивым ритмом — вдохновлена Бахом, Гайдном и Бетховеном. О классической традиции здесь напоминает и четырехчастная структура, и сама форма, в которой яркая по темпу первая часть сменяется умеренной второй, а резвая и озорная третья — широким и строгим финалом. Саму симфонию Стравинский называет не по тональности произведения «до мажор», а по звуку «до», которому соответствует буква латинского алфавита C. Так композитор акцентирует наше внимание не на мажорно-минорной традиции, а на центральном объединяющем тоне.
Работа над хореографическим решением музыки Стравинского — это всегда вызов для балетмейстера, а в результате и для труппы, которой необходимо все время преодолевать смещающийся счет (здесь — в третьей части) или разнородный ритм. В случае с «Танцсценами» к этому стоит прибавить еще и непростой текст Вячеслава Самодурова, который, с одной стороны, свойственен его творчеству, с другой — подчеркнут музыкой Симфонии in C. Его лексика выстроена на контрапунктах, на неожиданных гармониях, на деконструкции классических связок, на работе в разных частотах, плоскостях и амплитудах, на обрывающейся инерции, которую надо заводить снова и снова без ущерба льющемуся танцу. Он ломает привычные паттерны танцовщиков, волею судеб оторванных от танца Форсайта, Баланчина и Макгрегора, с тем чтобы в этом перерождении наполнить сцену (и их самих!) вихрем новой жизни.
В художественной части коллеги Самодурова — художник-постановщик Алексей Кондратьев («Приказ короля» в Урал Балете, «Буря», «Танцемания» в Большом театре) художник по костюмам Ирэна Белоусова («Ромео и Джульетта», «Снежная королева» в Урал Балете) и художник по свету Константин Бинкин («Поцелуй феи» в Мариинском театре) — пошли по лаконичному и беспроигрышному пути: без лишних изобретений и деталей освободили зрительский глаз для танца.
Минималистичное оформление сцены своими редкими, но яркими геометрическими акцентами с крупными дисками на заднем плане, вертикальными прорезями тюля, длинными лампами, разрезающими экран сцены по горизонтали, вторит эпохе 1960-х годов. Световая партитура с привычными заливками сцены через фильтры цвета фиолета, фуксии, бирюзы и синевы подчеркнула этот осознанный или нечаянный оммаж. Внутри простоты и линейности костюмы тоже сочинилясь без обременительного декора. Мужской кордебалет и первого солиста одели в черные узкие брюки и классические футболки. Первая солистка появилась в тонкой тюнике, вторая — в почти академической пачке, третья — в коротких шортах и корсете. Женский кордебалет сначала выходит в тюниках, чтобы гармонично поддержать первую солистку, в финале — в корсетах. Стильные чистые цвета и силуэты не мешали восприятию ни музыки, ни хореографического полифоничного полотна.
По сути, в художественном оформлении нет сложных метафор, иносказаний, эзопова языка, где нужно копаться и искать тайные смыслы. Все скрывается в движении, которое сливается с музыкой — ее структурой и мелодикой, темпами и ритмами, изяществом и торжественностью. Отсюда рождается симфонизм рисунка «Танцсцен». Дуэт еще только заканчивает высказывание, а на втором плане уже появляется женский кордебалет. Дуэт продолжает романтическую беседу, а вдоль задника сцены постепенно, как затухающее decrescendo, расходятся тени-люди. Перед нами одновременно бурлят все оттенки радости, когда, как вспышка, мужской кордебалет появляется на сцене и исчезает за кулисами в пируэтах, прыжках jete и даже кувырках. Мы чувствуем в крадущемся звуке фаготов первобытное величие ритуала, которое разыгрывается одновременно страстной парой и яростными дикарками женского ансамбля. Мы ловим не фразы с точками и запятыми, а эмоции и послевкусие этих фраз.
В бессюжетном балете-впечатлении Вячеслав Самодуров тем не менее выстраивает небольшие истории. Не нарратив и строгое повествование, но драматургически организованные эпизоды. Тридцатиминутный опус можно поделить на три сюжетные линии, которые — снова по симфоническим законам — могут двигаться параллельно, последовательно, а могут и пересекаться друг с другом. После увертюры, которая разворачивается на мастерски зонированной тканевыми полотнами и горизонтальными лампами масштабной сцене Мариинского-2, где в разных плоскостях начинают вариации два танцовщика, зритель знакомится с главными героями: двумя парами и одной солисткой. В премьерном составе партии исполнили Надежда Батоева и Константин Зверев, Рената Шакирова и Кимин Ким, а за роль солистки отвечала Мей Нагахиса.
В результате внутри одной вселенной получилось три — разные по характеру и настроению. Если первая пара — это любовный роман с сентиментальными музыкальными мотивами, то солистка в окружении игривых парней, постоянно крутящих туры или выпрыгивающих колоратурные entrechat, — это уже выход музы-кокетки, которая еще и успевает продемонстрировать поклонникам реверансы в духе XVIII века. Последняя пара в исполнении Ренаты Шакировой и Кимина Кима вышла совсем иной: дуэт неординарных по фактуре танцовщиков получился таким же неожиданным по наполнению. Обнаженные инстинкты и высвобождение дикой энергии — лейтмотив заключительной части балета, в которой они стали ядром и композиционным центром. В финале «Танцсцен» случается кульминация не только музыкальная и хореографическая, но и философская. Все здесь похоже на обряд с жертвоприношением. Под последние аккорды духовых и затухающие струнные герой Кимина Кима укладывает свою обессиленную партнершу не куда-нибудь, а на алтарь музыки и танца. Может быть, единственных явлений, которые не потеряли свой смысл в эти странные 20-е XXI века.
Фото: Александр Нефф и Михаил Вильчук © Мариинский театр 2025г.