Вот уже более полувека имя Светланы Адырхаевой неразрывно связано с Большим театром. Она пришла сюда в 1960 году и сразу стала исполнять ведущие партии, что происходило не так уж часто. Балерина ленинградской школы, скульптурных линий и мощного темперамента, она могла танцевать все — от Сильфиды в «Шопениане» до Китри в «Дон Кихоте». Многомерность ее таланта оценила Галина Уланова, долгое время бывшая ее педагогом. Ценили дарование Адырхаевой и хореографы — ее по праву называют балериной Григоровича. В родном Владикавказе Светлана Адырхаева исполнила главную партию в первом национальном балете «Хетаг», который поставил ее партнер на сцене и в жизни Алексей Закалинский. Она — национальная гордость Осетии.
Сегодня Светлана Адырхаева — один из лучших педагогов Большого театра. Ежедневно она дает общий класс и репетирует со своими ученицами — Екатериной Крысановой, Анастасией Сташкевич, Ольгой Марченковой, которые любят и ценят своего наставника. Старается попасть к ней в класс и молодое поколение балетной труппы Большого. Каждый день Светланы Дзантемировны заполнен репетициями до максимума.
В честь юбилея выдающейся балерины 20 июля Большой театр дает спектакль «Легенда о любви», в котором когда-то сама Адырхаева блистательно исполняла партию царицы Мехменэ-Бану.
Интервью: Анна Ельцова
Светлана Дзантемировна, Вы родились в осетинском ауле Хумалаг. Тогда в Осетии не было ни балетной труппы, ни училища. Однако Вам суждено было стать балериной…
Да, сама судьба так распорядилась. В детстве я была ужасно непоседливой, все время танцевала, чем сильно надоедала маме. И вот однажды она услышала, что в Орджоникидзе (так тогда назывался Владикавказ) приехала группа педагогов из Ленинградского хореографического училища в поисках талантливых детей. Мы собрались и поехали. Отбор я успешно прошла, только вот по возрасту оказалась слишком мала — мне было всего восемь лет. Тогда возглавлявшая комиссию Варвара Павловна Мей — ученица А.Я. Вагановой и известный педагог — приняла «авторитарное» решение: взять меня, несмотря на возраст. Чем определила мою судьбу — другой шанс поступить в Вагановское училище у меня вряд ли появился бы.
Я была счастлива, для меня Ленинград представлялся какой-то сказкой. Но скоро начались испытания: любимая мама осталась в Хумалаге, без нее было одиноко. По приезде в Ленинград мне было нелегко — я ни слова не знала по-русски, на уроках помогали подруги — переводили. Мы, группа из Осетии, занимались на национальном отделении. (Вообще, идея национальных отделений замечательная. Со всего Советского Союза привозили талантливых детей и обучали их в Вагановском училище у лучших преподавателей совершенно бесплатно.)
Варвара Павловна Мей, ставшая моим первым педагогом, была очень требовательна. Могла и как следует шлепнуть по ноге — чтобы поняла, чего от тебя хотят. Это я сейчас знаю, что только так и надо обучать балету: он не терпит поблажек, это «жесткое» искусство. А тогда плакала, молила бога, чтобы Варвара Павловна от меня отстала. В старших классах мы перешли к Елене Васильевне Ширипиной, так же как и Мей, ученице Вагановой. Педагог она была от бога, учила строго по вагановской методе. Работали мы целыми днями, иногда улицу видели только в окошко!
Учеба в хореографическом училище — серьезное испытание для ребенка. Но без любви к этому искусству невозможно дойти до выпуска. Когда же Вы полюбили балет?
Это произошло как-то само собой. Да, учеба в училище была тяжелой, но сколько радостных моментов сохранилось в памяти! На нас ставили номера — помню, молодой и никому еще неизвестный Юра Григорович поставил для нас вальс. С младших классов мы выходили на великую сцену Кировского театра. Пусть в крохотных партиях, но это было очень волнительно. И потом, тогда лучшие звезды Кировского балета приходили репетировать в училище — это была повседневная практика. Мы, дети, набивались на балкон в зале и жадно впитывали каждое движение. Правда, Дудинская и Сергеев запирали за собой дверь, но мы и тут нашли выход: отколупали краску на дверном стекле и смотрели их репетиции в дырочку.
Дудинская, Шелест, Зубковская — каждый жест откладывался в наших сердцах. Они были для нас воплощением классического танца. А уже для выпускного концерта Наталья Михайловна Дудинская прошла со мной вариацию Раймонды из Grand pas. Прошла именно так, как надо, — стилистически точно, со всеми малейшими нюансами, как ставил Петипа. Так я всегда показываю ее своим ученицам.
На выпускном концерте я впервые танцевала Одетту. Впоследствии критики всегда отмечали красоту и точность рук-крыльев моей Одетты. Это заслуга Елены Васильевны Ширипиной — она мне их «создала» еще в училище.
Ваш выпускной прошел блестяще. Вас заметили. Знаю, что Федор Васильевич Лопухов, знаменитый хореограф и теоретик хореографического искусства, отметил Вас еще в училище и хотел работать с Вами.
К сожалению, не пришлось. Национальные кадры, как правило, не оставляли в Ленинграде. После выпускного наш класс всем составом отправили в Челябинск — там как раз открылся новый театр оперы и балета. Федор Васильевич тогда сказал: «Не оставляют мне тебя, моя черкешенка!» Конечно же, я в душе мечтала о Кировском театре.
Приехала в Челябинск в довольно грустном настроении. Но оно быстро прошло: новый театр был красивый, работы было много. Мне сразу дали партию Одетты-Одиллии в версии Владимира Бурмейстера. Потом была Китри в «Дон Кихоте», для постановки которого в Челябинск приехал Лопухов. Радовало, что ленинградские педагоги нас не оставляли. Ширипина писала мне большие письма, детально разбирала мои новые партии, давала необходимые советы. За четыре года работы я полюбила Челябинский театр, он стал для меня родным. В прошлом году Большой приезжал туда на гастроли. Я словно вернулась в молодые годы — ходила, вспоминала. Показывала своей ученице Кате Крысановой свою бывшую гримерку.
И все-таки Вам было суждено танцевать в Большом театре.
Я, конечно, и не мечтала об этом. Все как-то само собой сложилось. С 28 августа по 6 сентября 1960 года в Москве проходила декада осетинского искусства. И этот небольшой отрезок времени определил мою судьбу. Я должна была танцевать Одетту-Одиллию. Помню, мы репетировали в зале Чайковского. Репетицию вел Сергей Корень — замечательный характерный танцовщик и педагог, который курировал нашу декаду. И вдруг Сергей Гаврилович говорит мне: «На тебя придет посмотреть Галя Уланова» (они были одноклассниками). Я просто онемела. И на следующий день к нам на репетицию действительно пришла Уланова. Галина Сергеевна тогда заканчивала танцевать. У нее уже были ученицами Катя Максимова и Нина Тимофеева. Сергей Гаврилович посоветовал ей меня посмотреть. Я ей понравилась, и с тех пор мы стали работать вместе.
Но сначала надо было показаться труппе в «контрольном» спектакле. И это было судьбоносное для Вас «Лебединое озеро».
Тогда же, в сентябре, я станцевала свой первый спектакль на сцене Большого театра. Редакция не сильно отличалась от той, которую я знала. Моим партнером был выдающийся танцовщик Николай Борисович Фадеечев. На репетициях я впервые встретилась с дирижером Юрием Федоровичем Файером. Он был полуслепой, и я тогда подумала: «Как же он меня на сцене-то увидит?» Увидел, и еще как! Дирижировал Файер великолепно — знал все темпы наизусть. Танцевать с ним было очень удобно и легко. После спектакля он сказал: «Передайте этой девочке, что «зубры» ее приняли». Так началась моя жизнь в Большом театре.
Ваш путь в театре связан с двумя великими именами: Улановой и Семеновой.
Да, каждое утро я приходила в класс к Марине Тимофеевне. С Галиной Сергеевной я делала партии. Позднее репетировала также под руководством Семеновой. Обидно, что за всемирной славой Улановой фигура Семеновой остается как-то в тени. Для меня они абсолютно равновеликие. Семенова — великая балерина и педагог! Всю жизнь я работала с ней и смело могу это утверждать. Будучи любимой ученицей Вагановой, наиболее полно воспринявшей ее методу, она давала гениальный класс. Мы с Мариной Тимофеевной понимали друг друга с полуслова — сказывалась одна школа. Она выбрала меня себе в ассистенты. Это стало для меня лучшей школой преподавания классического танца. До сих пор в театре я даю класс «по Семеновой».
В Вашем репертуаре были самые разные классические партии: Одетта, Китри, Флорина, Сильфида в «Шопениане». Но Вас по праву называют балериной Григоровича.
Справедливо называют. На сцене Большого театра я стала первой исполнительницей главных партий в его балетах «Легенда о любви», «Каменный цветок», «Спартак».
Помню, мы смотрели репетицию балета Голейзовского «Лейли и Меджнун». Вдруг Григорович подзывает меня к себе и говорит: «Я буду ставить «Легенду о любви», и ты будешь танцевать Мехменэ-Бану». Поначалу я поверить не могла. Но мы действительно стали репетировать «Легенду». Как мне нравился этот балет! Все в нем гениально: музыка Меликова, хореография Григоровича, оформление Вирсаладзе. Сулико Багратович придумал уникальную декорацию: раскрытую книгу, со страниц которой герои сходили на сцену. Хореографический текст партии Мехменэ, созданный когда-то для Аллы Шелест, подошел мне идеально. Наверное, потому что во мне течет восточная кровь.
Работу над «Спартаком» вообще можно назвать сотворчеством. Партия Эгины ставилась на меня. Юрий Николаевич был открыт к поиску, предлагал нам показывать свои находки. У него всегда было несколько вариантов одного и того же номера. Например, десять вариантов вариации Эгины. (Которые я запомнила и некоторое время спустя показала самому Юрию Николаевичу. Его тогда поразила моя профессиональная память.) И из каждого варианта мы отбирали самое интересное. Как-то во время работы над «Спартаком» Григорович посоветовал мне сходить на концерт испанской труппы фламенко, гастролировавшей на сцене зала Чайковского. Я сходила и потом показала ему работу рук испанских танцовщиц. Юрию Николаевичу понравилась чувственная красота этих жестов, и он ввел их в парию Эгины.
Тогда вся труппа была «заражена» талантом Григоровича. Он вырастил нас и сделал настоящими мастерами. Сегодня у нас идет много самых разных спектаклей, но балеты Григоровича — лицо Большого театра.
Статус прима-балерины главного театра страны, работа с лучшими хореографами и педагогами, мировое признание… На первый взгляд, Ваша жизнь кажется абсолютно счастливой и безбедной. Но это далеко не так.
На мою долю, к сожалению, выпало немало испытаний. Одно из них — отсутствие родного театра в моей жизни. Двенадцать лет я была отлучена от Большого. Для меня это стало самым тяжелым периодом. После завершения сценической карьеры в 1988 году меня просто уволили. В никуда. Периодически приглашали в театр, чтобы показать порядок партий Эгины или Мехменэ. Но в штат не брали, а просить гордость не позволяла. Было очень тяжело: и морально, и материально.
А ведь Ваши профессиональные знания и опыт просто бесценны. Они могли бы очень многое дать тогдашним балеринам Большого, что и доказала Ваша работа педагогом-репетитором в театре за последние 20 лет. Ваш класс один из самых эффективных. Ваши ученицы всегда отличались филигранной отделкой деталей каждой партии. Многие из них занимали и занимают ведущее положение в труппе. Здесь можно упомянуть Анну Антоничеву, Анастасию Горячеву, Евгению Образцову, Екатерину Крысанову, Анастасию Сташкевич.
Катя Крысанова и Настя Сташкевич со мною уже 20 лет. Они пришли ко мне сами — я никогда не охочусь за ученицами. Такая творческая верность многого стоит. Мы понимаем друг друга с полуслова. Я ими горжусь — девочки стали настоящими мастерами. На репетициях я всегда очень требовательна: все должно быть отточено, музыкально. Каждая поза должна быть эстетична. Важен любой нюанс — из нюансов состоит красота танца. В балетах Григоровича каждый жест осмыслен и музыкален. Весь текст важно сохранять в целости. Не даю ни в чем поблажек — а как иначе? Меня так со времен учебы в Вагановском училище воспитали.
За последнее время репертуар Большого театра обогатился балетами разных стилей: здесь и Ноймайер, и Баланчин, и Лакотт, и масса современных хореографов. Вы репетируете ту хореографию, какую сами не танцевали.
Хорошая школа позволяет войти в любой стиль. Недавно у нас возобновили балет «Марко Спада». Как мне нравится стиль Лакотта, эта отточенность каждого жеста, каждой позы! Как вышивка по шелку. Необыкновенно красиво. Я искренне сказала Кате Крысановой, с которой репетировал Анжелу: «Как жаль, что в мое время не было такого балета!»
В этом году у Вас появились новые ученицы.
Пришли две девочки из Питера и Полина Нецветаева-Долгалева из Московской академии. В школе им закладывают основу. У них пока еще «спортивные» приоритеты: выше ногу поднять, выше прыгнуть. Мне важно объяснить, что танец — это совсем другое. Я, как скульптор, начинаю лепить из них балерину. Это долгая и сложная работа. С Полиной мы уже приготовили вариацию в «Пахите». Сейчас подступаем к партии польской невесты в «Лебедином». Надеюсь, все будет хорошо.
