Петр Базарон

«Я фанат своей профессии и… учусь отпускать»

Интервью: Наталия Курюмова

Петр, скажите, для вас детский театр — это призвание или случайный вираж судьбы?

Для меня это хороший, возможно, счастливый случай. Безумно интересный, сложный опыт, хотя я не уверен, что мое призвание — именно сказки делать. Но я стараюсь быть максимально честным к своей профессии — я люблю свою профессию, фанат ее. Мне нравится ставить спектакли, особенно на этапе, когда начинаешь придумывать, что и как хочется ими сказать; а вот, например, за день до премьеры, когда катастрофически не успеваешь все и всех собрать (учитывая специфику артистов-детей), когда кажется, что все рушится, — не нравится.

Вообще, если учитывать вашу наследственность — у вас же школьные учителя и балетные артисты в роду, — а еще то, что первый ваш полнометражный спектакль так и назывался — «Сказка», не такая уж это все и случайность… Кстати, о сказках: у вас есть любимая?

Ох… Поскольку я сейчас активно занимаюсь сказками, самую любимую сложно назвать. Впрочем, есть один любимый с детства сюжет: правда, это не книга, хотя читать я обожаю, читаю много, это фильм-сказка «Бесконечная история», снятый в 1980-е годы. Мы с братом, воспитанные дворами 1990-х и кино того времени, взахлеб смотрели в детстве все боевики, фэнтези. Это история мальчика, который не может перенести утрату недавно умершей матери, и спасением для него становится мир фантазии, сказки. Его дразнят сверстники, отец, учителя призывают его стать взрослее, прагматичнее, вернуться в реальность. Разворачивается двойная такая история — герой читает книгу и погружается в страну Фантазию, которой угрожает исчезновение: ее поглощает Ничто. Разумеется, спасти эту страну, ее прекрасную повелительницу и всех обитателей может именно он. Этот фильм, где переплетаются обычный мир и мир фантазии, очень по тем временам необычный, с массой эффектов меня завораживал. То сильное детское впечатление до сих пор важно для меня.

Мне кажется, во многих ваших постановках есть мотив противопоставления обыденного, взрослого мира и мира детской фантазии.

Да, тема взросления маленького человека, возникающего в это время состояния потерянности, ухода в мир воображения, обретения себя в конце концов волнует меня в настоящее время, но я думаю, это связано со спецификой нашей труппы.

Это какая-то ваша личная тема?

Думаю, у каждого человека, были такие моменты по той или иной причине. Это связано с детскими переживаниями в период взросления, с семьей, профессиональными поисками, связано и с театром. А работая с детьми и постоянно наблюдая взросление своих учеников-артистов, понимаешь, насколько актуальна во все времена эта проблематика для детского театра исполнителей и для их зрителей.

Кстати, о зрителях. На кого ориентирован репертуар театра?

Мы ориентированы на модель семейного театра: стремимся к тому, чтобы наши спектакли обладали достойным художественным уровнем, смысловой многозначностью и были бы интересны не только детям, подросткам, но и их мамам, папам, бабушкам, дедушкам. Родители не просто приводят ребенка на спектакль, но и сами с интересом следят за тем, что происходит на сцене. Ребенок и взрослый вместе проживают одну историю, что-то понимают и в своих взаимоотношениях. Эта установка была у Михаила Ароновича Когана, это и наша стратегия сейчас. Конечно, времена меняются, меняются и дети, и их родители — и мы должны учитывать новое восприятие, новое понимание тех или иных тем.

Например?

Например, сказка всегда была своего рода хрестоматией по выживанию в сложном, а то и враждебном мире. Про что сказка «Кот в сапогах»? Здесь типичная формула «ты мне — я тебе»: скажете, если спросят, чьи поля, что это маркиза Карабаса — я вам за это тоже что-то сделаю… Или «Золушка» — это рекомендации юной девушке: усердно работай, будь смиренной и верь, счастье придет. В современной сказке кое-что поменялось. Если старинная сказка говорила: сначала разберись с внешним миром, потом уж как-то с собой, то современная сказка, напротив, говорит: сначала разберись с собой, а внешний мир — он подождет. Возросла ценность индивидуальности, эгоцентричность. Современный подросток очень прагматичен, менее чувствителен к другому и потому бывает даже жестоким, но себя любимого, конечно, очень ценит. В то же время он более коммуникабелен. Это все я чувствую в общении с нашими ребятами — и об этом мы стараемся говорить. Мы должны подготовить подростка к постоянно меняющемуся порядку вещей в постоянно меняющемся мире, научить их подстраиваться под эти изменения и воспитывать в себе какую-то внутреннюю гармонию: ты важнее всего.

Мне кажется, с некоторых пор аудитория театра стала активно пополняться новой категорией зрителей — тинейджерами. Это такая публика, которая не пойдет в театр ни за что, если ее реально ничего не цепляет.

У нас нет ресурсов проводить полноценное исследование аудитории, но судя по залу, действительно, на определенных спектаклях все больше ребят 12–14 лет. Думаю, нам удается иногда совпасть с этой аудиторией. Впрочем, необходимо сказать о том, что мы стараемся сохранять разные сегменты нашей аудитории. Есть формат юношеского спектакля — на нашу молодежную труппу (мы создали ее пять лет назад), и сами участники этой труппы тоже пробуют себя в постановках. Есть среднешкольный возрастной формат — самый широкий. Мы стараемся, чтобы эту нишу заполняли еще и интересные приглашенные хореографы. Есть формат спектаклей для более младшего — дошкольного, раннего школьного возраста. Здесь и танцуют самые маленькие наши артисты (нам важно и им предоставить сценическую практику). Этот фланг взяла на себя Александра Юрьевна Чупракова. Она, в свое время выпускница «Щелкунчика», прямая ученица Когана, теперь педагог школы и хореограф. В репертуаре уже идет ее спектакль «Маленькая Баба-яга», пользующийся неизменной любовью детишек. В наступающем сезоне она будет ставить балет «Королевство кривых зеркал». Помните, был такой прекрасный детский фильм режиссера Александра Роу? Вот эта история будет на нашей сцене.

То, что вы обращаетесь к сказке здесь, в детском театре, это, наверное, закономерно. Балетный театр в принципе любит сказочные сюжеты, детский театр — «сказочную милоту», но ведь вы, что очевидно из ваших спектаклей, формируете здесь какую-то свою эстетику.

Мне с самого начала не хотелось делать совсем беспроблемные сказки для детей, где мои артисты были бы просто аниматорами. Мне лично близок юнгианский подход — искать в сказочном сюжете созвучные современности мотивы, интерпретировать их, учитывая особенности современного человека, в нашем случае — подростка. Сказка — это универсальный, архетипический мир, и найти в ней, актуализировать можно очень многое. Начиная с «Жар-птицы» (вторая постановка Базарона в театре. — Прим. автора) я осознал, что сказка настолько символична, что если научиться это считывать, прилагать к современности, то открываются все новые пласты смыслов. И внешняя фабула — это только вершина айсберга. В этой работе была поставлена еще одна невероятно сложная, но и интересная задача для нашего детского театра: стремиться соответствовать партитуре Игоря Стравинского. Мне очень давно хотелось обратиться к этой культовой партитуре, здесь я рискнул. Музыка, конечно, невероятно сложная — это был вызов.

С которым вы, как мне кажется, справились. Образы спектакля и музыки не противоречили друг другу и оказались созвучны восприятию современного подростка, погруженного в мир триллеров и компьютерных игр. Возникла непростая тема амбивалентности добра и зла, иллюзорной обманчивости внешней привлекательности. Жар-птиц здесь много, и они то попадают под власть Кощея и становятся страшными черными монстрами в духе «Птиц» Хичкока, то вновь обретают облик разящей зло волшебной силы. В спектакле много эффектных визуальных находок — например, полеты главной Жар-птицы над сценой.

С каждым спектаклем мы стараемся расширять наши технические возможности. Артистические и исполнительские само собой, каждый раз пробуем новые хореографические языки, но также совершенствуем картинку, усложняем свет, декорации, добавляем мультимедиа. В век интернета и социальных сетей у людей все новые запросы не только к смыслам, но и к визуальной составляющей: и мы идем к более сложному, на уровне современных критериев, зрелищу, если хотите — к расширению реальности. Мы стремимся к тому, чтобы каждая наша сказка становилась не только новой интересной историей, но имела формат качественного шоу. На поводу массового вкуса, конечно, не стоит идти, но и не учитывать мнение аудитории нельзя: ведь во всех смыслах мы от нее зависим. И я очень благодарен всей команде и в первую очередь директору театра Елене Владимировне Давыдовой, так как она является главным двигателем сложного театрального механизма театра, за то, что все это происходит и поддерживается.

И вновь о смыслах: насколько вы доверяете эту сторону дела своим артистам, которые, безусловно, ближе к детской, тинейджерской, молодежной аудитории просто в силу возраста?

Какой-то определенный метод сложился постепенно, наиболее полно осуществился впервые в нашей постановке балета «Щелкунчик». Основной костяк составили старшие ребята (от 16 лет), которые вот-вот должны были уже выпускаться; у них был хороший сценический опыт, качественная подготовка, они были очень заинтересованы в этой работе. Я понимал: если обсуждать какие-то темы — надо про этих же ребят говорить, про их проблемы. Мы много разговаривали и обсуждали, я много наблюдал за ними. Спектакль в результате получился про подростков, взросление, про моих ребят, моих артистов и про то, как важна первая любовь в их становлении... А еще лично для меня открытием стала тема взросления девочки. Несмотря на то что я вырос в «женском мире» — меня воспитывали мама, бабушка, тетя, — как личность я все-таки сформировался в «пацанском» обществе, во взаимодействии со своими сверстниками. Отец определенную лепту вносил, старший брат был очень волевым человеком, огромную роль в моем становлении сыграли мои педагоги в хореографическом училище — Юрий Фролович Муруев, народный артист РФ, а в старших классах — заслуженный артист РФ Дамбаев Баярто Цырендоржиевич, потом — заслуженный работник культуры Карелии Рябухин Валентин Михайлович (Музыкальный театр Республики Калерия) и, конечно, мой мастер в Петербургской консерватории, народный артист РСФСР Николай Николаевич Боярчиков. Вместе с основами мужского танца, а далее — искусства балетмейстера, они воспитывали и необходимые мужские качества. Но «женский мир» — это совершенно другой мир, другой способ коммуникации. Для меня спектакль стал исследованием того, как девочка (Клара) взрослеет, становится девушкой, как ее мечты, страхи, представления меняются, насколько быстро это происходит. Теперь я это постоянно отмечаю — наши воспитанницы начинают участвовать в спектаклях еще детьми — между репетициями они бегают, играют в прятки, хохочут — и вдруг, после очередного лета, приходят — и уже поменялись, стали как-то сдержаннее, сложнее, женственнее. Этот переход происходит намного быстрее, чем у мальчиков, это накладывает большой отпечаток на формирование их личности. И здесь, в этот момент нужно быть очень чутким, может быть, в чем-то направить. Не всегда ласковым и добрым (когда ставишь спектакль, это часто невозможно), но именно чутким. Ранив девочку в переходном возрасте, когда она снимает скорлупу и переходит в другое состояние, находится между двух миров, можно нанести непоправимый ущерб ее становлению.

Необычный финал в вашем «Щелкунчике» — заключительный вальс прерывается меланхоличной электронной музыкой; участники спектакля танцуют кто во что горазд — как на рейв-вечеринке, моментально ломая границу (и без того зыбкую в этом спектакле) между ролью и самими собой.

Знаете, это как последняя дискотека, последний медляк в пионерлагере — все настолько сдружились, но уже пора расставаться, а через год эти ребята станут совсем другими. Вообще, мы очень бережно относились к партитуре Чайковского — она шла у нас в спектакле полностью, без купюр. Но этот финал был подсказан моими же наблюдениями за ребятами, буквально в последний момент. И мне показалось, что это будет очень правильное, важное для этого спектакля завершение. На «Щелкунчике», кстати, и сформировался костяк нашей молодежной труппы, которую мы официально оформили в 2018 году: ребята, поступив кто куда, не ушли и продолжили артистическую деятельность.

Тема взросления девочки, по-моему, очень прослеживается и в самой недавней вашей постановке — «Красной шапочке».

Да, это спектакль, в котором как бы сталкиваются два типа семьи: человеческая и волчья. В семье Красной шапочки мы исследуем взаимоотношения мамы, дочки и бабушки. Преемственность поколений женщин, как они общаются. Папа отсутствует — и это неслучайно, здесь мы вышли на большую социальную проблему: неполная семья, отсутствие папы. Этот спектакль в большой степени посвящен проблеме безотцовщины, когда женщины должны, вынуждены сами выстраивать свой мир. А в «волчьей семье», где, казалось бы, все гармонично, нас привлекла тема взаимоотношений волевой мамы и безвольных сынка и папы: мать здесь больше любит не сына, а себя в образе матери. То есть я — мать, и мне все должны…

В некоторых спектаклях вы делаете акцент на острую социальную проблематику — в «Царевне-лягушке» это проблемы экологии, например.

В «Царевне-лягушке», где мы обращаемся также к близким молодежи формам (например, рэпу), мы подняли целый ворох вопросов. В эпоху селфи и стремления казаться лучшей версией себя мораль сказки про Царевну-лягушку (внешность обманчива, главное — суть) актуальна как никогда. Но главной, да, была для нас тема экологии: планета порабощена неким Мусорным драконом (Кощеем). Главная героиня — олицетворение природного мира. Она учит героя любить природу (и попутно сам процесс учебы). Сожжение лягушечьей шкурки Иваном становится оплошностью глобального масштаба, поиск Василисы оборачивается миссией героя по спасению планеты Земля.

В «Пете и волке» на музыку С. Прокофьева вы вступаете в диалог с нашим сталинско-брежневским прошлым.

«Петя и волк» — это такой оммаж временам молодости наших дедушек и бабушек. Меня интересовали взаимоотношения деда и внука. Мой дедушка говорил: «Сильный не тот, кто бьет, а тот, кто выдержит удар». Спектакль задумывался про то, как важно верить в себя, как любовь и опыт старших, шире — опора на традиции, помогает нам в этом. Про необходимость связи поколений, про внуков и дедов. И я вспоминал своего дедушку Петра Александровича, как он подходил, нюхал мою голову. Такая была у него форма ласки: мужики в принципе меньше себе позволяют тактильности, а в те времена — особенно... Любовь к своим близким, в каждое время, с учетом воспитания, с учетом влияния общества, выражается по-разному — мое исследование к этому пришло.

В этом спектакле трогает бережное и овеянное теплым юмором отношение к исторической памяти — танцующие милиционеры, подмигивающие Энгельс, Маркс и Ленин, бодрые пионеры-тимуровцы… Мы ведь привыкли стесняться нашего советского прошлого.

Как бы то ни было, вопросам воспитания и объединения общества тогда уделялось много внимания. Моя мама всегда вспоминает, как она ездила пионером в «Орленок», как они там в «Зарницу» играли. Для нее это было такое событие, и не только для нее — по рассказам многих людей, в пионерском детстве им было хорошо. Мне кажется, что люди, воспитанные на пионерии, более открытые, чистые, человечные. Наши практики воспитания многое потеряли с уходом пионерии, потому что там, при всем прочем, закладывались очень правильные вещи. Ответственность, коллективизм, правильный патриотизм.

С вашим приходом чисто балетный детский театр «Щелкунчик» системно обращается к более широким возможностям пластической выразительности. Социальный танец, современный танец — их элементы проникают в лексику, исполняемую юными артистами.

Во-первых, мне кажется, это требование времени — междисциплинарность, синтез, разноформатность современного хореографического театра. Во-вторых, я не могу терпеть пародию. Не так много ребят, поступающих в нашу школу, осваивают классический танец на том уровне, на котором он должен быть. Не будем забывать: наш статус — дополнительное, а не профессиональное образование. При этом мы стремимся к тому, чтобы спектакли имели вид законченного художественного продукта. Значит, мы должны действовать в соответствии с нашими возможностями. Если развивать театр, то нужно видеть болевые точки, где мы проваливаемся с точки зрения профессионализма, и делать акцент на наши сильные стороны: сценическая практика, артистизм, эмоциональная открытость, телесная выразительность. Что важно: мы видим плоды этого нашего поворота. Уже несколько сезонов наш театр, наравне с профессиональными театрами города и области, в том числе с труппой «Урал Опера Балет», «Провинциальными танцами», «Окоемом», «Эксцентрик-балетом» и другими, участвует в областном фестивале-конкурсе театральных работ «Браво!». Мои ребята буквально «бьются» с профессионалами, и успешно. Наши спектакли, отдельные исполнители получают не просто дипломы участника, но звания лауреатов этой, можно сказать, региональной «Золотой маски»!

Недавно в Уральском хореографическом колледже состоялся первый выпуск. Это ведь тоже как-то влияет на формирование вами альтернативной стратегии?

Конечно. За колледжем стараюсь пристально следить, смотреть, что у них происходит. Выпуск был блестящий. Надежда Анатольевна Малыгина, художественный руководитель колледжа, крепко, профессионально поставила дело — и я этим восхищаюсь. Когда профессиональное училище вот здесь, под боком, — это, конечно, не дает расслабиться. И это здорово — монополия ведь ведет если не к деградации, то к стагнации, безусловно.

Вы недавно защитили кандидатскую диссертацию, в которой, насколько я понимаю, как раз поднимали вопросы дополнительного образования.

Тема моей работы — «Формирование исполнительской культуры обучающихся в учреждениях дополнительного хореографического образования». Для начала я провел сравнительный анализ дополнительного и профессионального хореографического образования. Допобразование является уникальным наследием Советского Союза. Это была сильнейшая институция в поддержку, в первую очередь, самодеятельного творчества. И она продолжает существовать, сейчас идет ее возрождение — мы видим это по огромному количеству конкурсов, фестивалей, появлению множества замечательных коллективов, которые сложно иногда назвать самодеятельными. Теперь судите сами: у нас около 15 часов в неделю нагрузка со всеми дополнительными репетициями, а в профессиональной балетной институции (училище, колледж) 30–40 часов в неделю — только занятий классикой и другими техниками. У человека, который получил профессиональное образование, конечно, гораздо больше компетенций, чем у получившего «доп». Но знаете, что интересно? Кто после школы идет в профильные вузы и на профильные факультеты? Именно выходцы отсюда! После хореографического училища в 18 лет идут танцевать в театры, потом уже, ближе к 30, начинают задумываться о высшем образовании.

Когда у вас самого произошел поворот в сторону современного танца, иных форм выразительности?

Я безумно люблю и ценю классику, для меня это наивысочайшее искусство. За Петипа душу отдам! Но понимаю: если будет только одна «Спящая красавица», то не будет развиваться не то что искусство, но и общество. В современном танце можно говорить не только о том, что «я тебя люблю, а ты меня не любишь, поэтому я пошла умирать на кладбище с вилисами», но о чем-то непосредственно связанном с жизнью человека в нашу неклассическую эпоху. Современный танец как некая лаборатория не просто танца, а вообще искусства, театра, он толкает искусство вперед. Классика ведь тоже никогда не стоит на месте — после Петипа были Фокин, Баланчин, Лопухов, Голейзовский, советский драмбалет, Якобсон, Николай Боярчиков, Килиан, Форсайт, Кристал Пайт, Макгрегор. Мой личный поворот к современным формам балета и танца произошел тогда, когда я выпустился из училища и поехал в Петрозаводск к Кириллу Симонову. Это очень интересный, бесстрашный хореограф, смело трансформирующий балетное искусство. Опыт участия в его спектаклях был очень важен для меня. А потом я попал в Санкт-Петербург и там столкнулся с перформативными практиками «Игуан-дэнс», с целым спектром стилей современного танца в «Каннон данс», с уникальной компанией Александра Кукина и его абстрактной, в духе Каннингема, хореографией. Хотя я до последнего оставался верен балету, понимал, что изменения происходят и они необходимы. В консерватории продолжалось расширение кругозора. Хотя я и танцевал десять лет (с 2008 по 2018 год) в балетной труппе при консерватории, но годы эти оказались пертурбационными. Участвовал в разных проектах. В это же время появилась новая волна хореографов в Москве и Петербурге, которые интересно работали: Володя Варнава, Максим Диденко (режиссер, не хореограф). Ну и, конечно, вдохновляющим являлось творчество таких корифеев нашей балетной сцены, как Алексей Ратманский, Юрий Посохов. Еще я бы отметил влияние современного драматического театра. Попав впервые на спектакль Эдмунтаса Някрошюса, сначала испытал дикое отторжение, а потом восхищение. Мне вообще кажется, что современная режиссура — Бутусов, Богомолов, Серебренников и т.д. — очень много может дать развитию современного балета, танцтеатра. Работая в Екатеринбурге, я также наблюдаю лучшие силы отечественного современного танца, здесь много прекрасных танцовщиков и авторов: Татьяна Баганова, Александр Гурвич, Сергей Смирнов, Саша Фролов, Анна Щеклеина…

В формировании репертуара активно участвуют приглашенные хореографы, обладающие яркой индивидуальностью. Насколько детская труппа готова к такому разнообразию?

Для нас это большой опыт — с точки зрения организации у театра еще не было системного взаимодействия с приглашенными хореографами. Модель авторского театра, по-моему, уходит. Гораздо интереснее создать театр как творческую платформу. Чтобы театр был современным и интересным разным группам аудитории, чтобы он развивался, он должен предлагать различные авторские подходы. И нашим юным исполнителям только на пользу освоение новых авторских стилей. Хотя, конечно, для участия в спектакле существует кастинг. Мы внимательно следим за каждым учащимся, насколько он готов к решению сценических задач.

Вы определяете тему будущего спектакля приглашенным хореографам?

Приглашая автора, мы даем творческую свободу — выбирайте то, что хотите поставить, но потом уже обсуждаем, разбираем на уровне концепции — туда или не туда, это нам подходит или нет. Как-то так сложилось, что последние несколько спектаклей — про семью. Это не то чтобы с моей подачи, но я этому и не противился, потому что для меня это сейчас одна из самых важных тем. Ведь, повторюсь, наши спектакли ориентированы на семейный просмотр: значит, нам нужно вдоль и поперек исследовать эту тему. Мне безумно близка идея «Малыша и Карлсона» Насти Кадрулевой (она тоже работала со своей постановочной командой над спектаклем) — глухота родителей по отношению к ребенку. Вроде как они его любят, но настолько заняты своим, что происходящее с Малышом внутри не в состоянии считать. Получился спектакль об одиночестве в семье. «Приключения маленького Вити» Павла Глухова — это такой бунт-бегство против постоянных нравоучений взрослых о том, как себя вести, с кем дружить, в придуманный мир маленького человека.

Кроме приглашения уже зарекомендовавших себя авторов, вы ведете большую работу по «взращиванию» собственных.

Да, это важная часть нашей деятельности — дать возможность лучшим нашим воспитанникам развиваться и в этом качестве. Один из первых таких опытов в этой же семейной проблематике, спектакль «Маша и медведи», был придуман артистами нашей молодежной труппы — Сабиной Алиевой и Таней Токаревских. Вновь была поднята тема взросления ребенка, но как бы с другой стороны — как необходимость преодоления инфантилизма. Только попав в другую, медвежью семью, Маша осознает ценность собственной семьи, родительской любви и поддержки. В феврале текущего года нашими молодыми авторами была представлена программа «Первый недетский сборник спектаклей». Четыре постановки, которые его составили, выполнены в коллажированном, бесфабульном формате танцтеатра. Здесь наши авторы (многие из них уже успели получить высшее образование на факультете современного танца Гуманитарного университета, с которым мы поддерживаем тесные связи), они же — исполнители, могли высказаться уже совсем по-взрослому, языком contemporary, и откровенно о тех проблемах, которые задевают за живое в текущий момент. Эту работу планируем продолжать: готовим второй сборник.

Петр, скажите, в чем главная радость и главная проблема работы в детском театре?

Сложность, наверное, в том, что наша работа циклична. На всех уровнях сценической деятельности постоянно идет ротация. На какое-то время складывается костяк труппы, ребята, с которыми уже нет проблем, это уже профессионалы хорошего уровня, они воспитаны, работают как педагоги в допобразовании и востребованы. К ним привыкаешь, находишься на одной волне… Но они, конечно, уйдут — ведь им надо дальше развиваться. И надо новую генерацию опять воспитывать. Снова и снова учить азам профессии, приучать к сцене новые поколения ребят. Я постепенно учусь отпускать учеников от себя, переходить на какой-то другой опыт общения, хотя это сложно. Но этот же процесс — источник радости. Становление, раскрытие новых юных артистов, поиск решения новых педагогических и художественных задач — ведь с каждым поколением и ты чему-то учишься; и с каждым новым спектаклем нельзя повторяться — в этом, наверное, есть и радость, и надежда.