Дягилевский фестиваль в Перми в этом году открыл свою большую театральную программу танцевальной премьерой Владимира Варнавы Okho. Строго говоря, в декабре прошлого года работу уже давали в московском «Зарядье», но то был всего один раунд. Пермский показ спектакля полноправно можно назвать премьерой. Физическая драма о порядке и хаосе для девяти танцовщиков звучит у дверей великого Уральского разлома особенно остро.
Среди множества подразделений musicAeterna Теодора Курентзиса проект MA Dance (musicAeterna Dance) занимает особое место, но именно в этом году впервые танцотдел заявил о себе на большой сцене как исключительное полноправное танцевальное направление. За два года существования труппа успела побывать частью масштабных постановок режиссера и по совместительству художественного руководителя Анны Гусевой (опера-мистерия De temporum fine comoedia Карла Орфа и мелодрама для оратора, солирующих певцов, хора, танцоров и оркестра «Персефона» Игоря Стравинского), но чаще всего создавала более камерные экспериментальные перформансы в недрах Дома радио, где и родилась.
На этот раз для постановки был приглашен хореограф Владимир Варнава, который должен был осмыслить музыку греческого авангардиста Яниса Ксенакиса и композитора Джозефа Томпкинса в исполнении Moscow Percussion Ensemble. Если верить буклету фестиваля, руководителю ансамбля и принадлежит идея создать танец для перкуссии. Звучание Яниса Ксенакиса отличается сложностью восприятия. Его архитектурное начало — композитор был учеником модерниста Ле Корбюзье — нашло отражение и в музыкальных сочинениях, в глубине которых лежат скорее интеллектуальные концепции, а не академические гармонии.
Сцена построена как сегмент греческого амфитеатра. Полукружием стоят инструменты, включая африканские барабаны джембе. Все действие происходит как будто на арене: танец все время находится в центре внимания зрителя — ничто не должно ускользнуть от публики в этом концентрированном хореографическом тексте. Первая часть Okho поставлена на Rebonds A/B. Начинается она с мерного хоровода, выстроенного из всех девяти участников. Они ходят по кругу, встают на четвереньки, рвут цепочку. Кто это? Люди, звери, птицы, мифические кентавры — не так важно. Не зря Варнава вместе с художником-постановщиком Юлией Орловой одевает артистов категорически просто: в униформу, которая не скрывает ни движение, ни его амплитуду. Обычно постановки MA Dance изобилуют сценографией и разнообразием костюмов. Но в этот раз у публики, чуть ли не впервые, есть возможность по-настоящему разглядеть фактуру каждого танцовщика труппы: их пластику и телесные возможности в разных условиях — от напряженной лексики до расслабленных абстракций.
Вторая глава Rebonds A/B показывает уже не ритуальное круговое хождение, а скорее народный танец. Первозданный и интуитивный, он начинает обрастать правилами: инстинкты уходят в бессознательное, уступая место конкретной артикуляции. Масса делится на дуэты и трио. Герои, соединяя руки, будто обмениваются через эти волны энергией друг друга. Равно как в борьбе или в шутливом бое. Но теперь пластический текст уже достроен гримасами и ужимками: некоторым театром в театре, балаганом, который вырос из установленных правил. К финалу гротеск мрачного вытесняет гротеск смешного, а противостояние лицедеев обязательно выйдет за пределы игры и вытолкнет одного. Так ломается порядок.
Центральная часть работы поставлена на произведение Ксенакиса Okho, которое дало общее название спектаклю. В нем композитор посредством разных приемов, включая эксперименты с последовательностью Фибоначчи и компьютерными программами, создает, по собственному утверждению, управляемый хаос. У Варнавы этот хаос жесток и агрессивен. Трое на первый взгляд веселых парней с улыбками на лицах измываются над Другим, таким Минотавром, непохожим на них.
В безумной манере (в стиле героев «Заводного апельсина» Стэнли Кубрика) они перепрыгивают с ноги на ногу будто в игрищах у костра, танцуют сиртаки, держатся единой массой над жертвой. Okho — это чистый звук, восклицание без определенного значения, способное означать все. И это все выражено в полном бессилии Жертвы перед неуправляемым хаосом... или, напротив, перед древним порядком свыше. Избранник в исполнении Тимура Ганеева, как и главная героиня «Весны священной», и умирает, и возрождается одновременно. Один в изломанной гуттаперчевой пластике против Вселенной и Космоса, свою внутреннюю силу он доказывает не в борьбе с толпой, а в соло на авансцене в своеобразном антракте To Varese современного композитора-перкуссиониста Джозефа Томпкинса перед самой насыщенной и напряженной частью Persephassa.
Сложносочиненная заключительная глава, как и название финального произведения Ксенакиса в постановке, отсылает нас к образу греческой богини Персефоны. Однажды дочь Деметры, богини плодородия, попала в мир мертвых, чтобы вернуться. Смерть и возрождение — сквозная линия, которая проходит через эту часть. Соло звезды компании Айсылу Мирхафизхан, попавшей в мир контемпорари из балетной среды, задает отчаянный тон всему повествованию. Здесь снова и снова на протяжении получаса будет сталкиваться хаос и порядок. Проявятся цепочки, которые то рвутся, то сплетаются в одно целое. Из разбросанных танцовщиков-атомов родятся хороводы с картины Матисса «Танец», обрывающиеся в одно мгновение под действием космических сил. Птицы превратятся в ланей, кентавры — в людей, звери — в фавнов со свирелями. В полумраке Persephassa на грани миров все время происходят трансформации, хореографические и философские. Плотная пластическая мозаика насыщается харизмой каждого танцовщика MA Dance: Владимир Варнава щедро встраивает их индивидуальный эмоциональный образный ряд в собственные композиции и структуры. С одной стороны, мы видим массу, с другой — каждого героя в отдельности, что позволяет устанавливать со всеми личную коммуникацию и быть частью их хаоса и порядка. В финале танцовщики выстраиваются в линии, каждый из них бесконечно падает без сил и бесконечно встает, умирает и возрождается — цикл жизни и смерти замыкается, погружаясь во мрак.
В основе физической драмы Okho лежат космогонические мифы, так или иначе трактующие тему превращения хаоса в космос, или в порядок. Через первобытные обычаи, площадные игры, проявленные инстинкты противостояния и насилия, сакральную жертвенность и одиночество мы все равно обречены на замкнутый хоровод жизни и смерти, с которого все и начинается. Что же остается в памяти от ритуального путешествия в царство Аида и возвращения оттуда? Слова, жесты, танец? Пожалуй, чистая энергия. И чистый звук Okho. Хаос или порядок, жизнь или смерть, восклицание или спокойствие — решать нам, но лишь до наступления темноты.
Текст: Ольга Угарова
Фото: © Дягилевский фестиваль