Анна Павлова

Анна Павлова, без преувеличения, была самой известной балериной своего времени. Но при этом она в первую очередь была женщиной. Со всеми атрибутами: любовью, разбитым сердцем, жертвенностью, любовью к моде и драгоценностям.

Да-да, Павлова не только одевалась по последней моде, но и диктовала ее. В парфюмерных магазинах продавали мыло и духи Pavlova, в кондитерских — конфеты с ее именем. А в модных бутиках появились манильские шали с кистями, которые очень любила носить балерина, да еще и определенным образом — на испанский манер. Также Павлова, по сути, была лицом, или, как сейчас говорят, амбассадором, торговых домов. Носила одежду, туфли, рекламировала кремы. Балерина позировала для обложек модных журналов (например, для L'Officiel в отороченном соболями манто из дома «Дреколь»). Стиль одежды a la Pavlova стал настолько популярен, что появился даже целый атлас моды «Павлова», выпущенный в 1921 году.

Мировая звезда помогала русским домам моды на Западе. Так, одним из ее личных кутюрье был выходец из императорской России Пьер Питоев, а на одной из программок выступлений ее труппы была реклама модного дома князя Феликса и Ирины Юсуповых «Ирфе».

Анна Павлова обожала драгоценности, не только носила их в жизни, но и, как принято было в начале XX века, надевала на сцену. В Лондонской Берлингтонской галерее выставлен старинный футляр викторианской эпохи с подвеской, украшенной рубинами, бриллиантами и жемчугом. Надпись гласит, что подвеска принадлежала Анне Павловой. Опять же, следуя моде (или задавая ее), Павлова носила жемчуг. Много жемчуга. Как известно, Россия тогда была одним из главных поставщиков жемчуга в Европе, а бежавшая от революции и гражданской войны русская знать, в общем-то показала европейцам, как этот жемчуг модно и красиво носить. Да, Шанель и Скиапарелли позаимствовали эту идею именно у русских. Но еще гораздо ранее этого сумасшедшего успеха и повальной моды на Pavlova балерина дополнила свой знаменитый костюм Лебедя, созданный для нее Леоном Бакстом, большим настоящим рубином. Это была кровоточащая рана, разбитое сердце лебедя. Или же самой Павловой?

Конечно же, такой успех, слава, деньги пришли к балерине не сразу. Об Анне Павловой всегда много писали: журналисты, критики, театроведы, коллеги, современники, ее муж… А был ли Виктор Дандре официально ее супругом? Эту тайну, как и многие другие, балерина унесла с собой. Многое из написанного о Павловой — выдумка или подхваченная и переделанная для публики информация. Но что-то Анна сочиняла и сама. Она будто с детства знала, что станет звездой, легендой, овеянной тайнами.

Вольно или невольно, маленькая Аня, поступив в театральное училище на улице Росси (ныне Академия русского балета им. А.Я. Вагановой. — Прим. ред.), создавала свою биографию. Официально в ее документах отцом значился отставной военный Матвей Павлов. Соответственно, она должна была быть Матвеевной. Тем не менее она сама, а в будущем и ее окружение, называла себя производным от фамилии — Анна Павловна Павлова. Есть и еще одна версия ее рождения. Когда юная танцовщица начала свой путь на сцене Императорского Мариинского театра, сын железнодорожного подрядчика и банкира Лазаря Полякова заявил, будто бы она его сводная сестра. Это могло быть правдой, так как за год до рождения дочери Любовь Федоровна находилась в услужении у Поляковых, но потом вдруг внезапно исчезла и больше о ней там ничего не слышали. Возможно и такое. Но ученица Анна Павлова рассказывала с детства одну и ту же биографию — ее отец умер, она сирота, живут с матерью одни в целом свете. Так это или нет, мы не будем в этом копаться. Однако уже с этого момента начинается шлейф загадок, недомолвок или выдумок, тянущийся до самого последнего вздоха балерины.

Всем известна история, рассказанная в своих воспоминаниях самой Павловой, о том, как маленькую Анну мама привела на балет «Спящая красавица» в Императорский театр. Девочка была очарована происходящим на сцене и настояла на поступлении в театральное училище. Знала ли ее матушка, что Аня будет на обеспечении государства во время учебы? Слышала ли она, как о балете тех времен говорили, что он «существует для возбуждения потухших страстей у сановных старцев», а значит, вероятно, дочь будут обеспечивать в будущем? Сложно сказать. Но выбор отдать Анну на улицу Росси был сделан.

Аню взяли, несмотря на недостатки по здоровью. Она была очень хрупкой, тонкой, почти бесплотной… Да-да, не удивляйтесь. Тогда на сцене царили итальянки с крепкими, сбитыми ногами и телами, далекими от воздушности, что способствовало выполнению виртуозных и физически сложных трюков. Анне Павловой действительно во время обучения не удавались многие технические элементы. Она сама это прекрасно осознавала и очень много работала. Но впоследствии живой легендой она стала не благодаря технике.

Первым истинное дарование Анны разглядел Павел Гердт. Однажды, увидев, как ученица мучает себя, добиваясь правильного исполнения сложного технического элемента, он сказал: «Предоставьте другим акробатические трюки… То, что вам кажется вашим недостатком, на самом деле редкое качество, выделяющее вас из тысяч других».

Гердт оказался прозорливым. Искусство Анны Павловой поменяло эстетику классического балета, вернуло ему воздушность эпохи романтизма, тальоневские удлиненные линии и нечто, не объяснимое словами, но заставляющее всем существом внимать происходящему на сцене.

Не случайно одними из первых ярких ролей Анны Павловой в театре стали Никия в «Баядерке» и Жизель в одноименном балете. Этим образам свойственна двойственность, присущая эпохе романтизма, — земная жизнь с запретной невозможной любовью и нереальная, потусторонняя, где есть любовь вне рамок, сословных неравенств и предубеждений.

Михаил Фокин тоже разглядел в Анне Павловой сильфиду. Он поставил для нее сначала романтический номер на музыку Шопена, а после успеха у публики — целый балет, так и названный — «Сильфиды» (на Западе этот спектакль по-прежнему называют так, у нас же больше прижилось другое название — «Шопениана»). Этот одноактный балет стал одной из визитных карточек первых «Русских сезонов» в Париже. А Павлова, запечатленная Валентином Серовым в образе Сильфиды для афиши, была лицом триумфа русского искусства в Европе.

Что касается техники, Анна Павлова оттачивала ее всю жизнь. На одних из первых своих личных гастролей она занималась с итальянкой Катариной Беретта. А в 1905 году, выступая в Москве, балерина попросила маэстро Энрико Чекетти честно высказаться по поводу ее танцев, после чего ангажировала его в Санкт-Петербург, чтобы иметь возможность постоянно заниматься под его присмотром. Два года оттачивания технического мастерства дали свои плоды. Павлова любила и благодарила Чекетти всю свою жизнь. Впоследствии она написала вступление к его книге: «Дорогой учитель! Как счастлива я написать несколько слов в виде предисловия к книге, Вам посвященной. Мое чувство глубокой благодарности к Вам как к учителю слилось у меня с любовью и уважением к Вам как к человеку. <...> Когда Вы закончили Вашу блестящую карьеру как первый танцовщик своей эпохи, Вы посвятили свою жизнь трудному искусству учить других, и с удовлетворенной гордостью Вы можете оглянуться: во всех частях света, почти все, кто сделал себе имя и достиг положения в мире хореографии, прошли через Ваши руки. И если наша богиня Терпсихора еще среди нас, Вы по праву ее любимый великий жрец…»

В XX веке Джон Ноймайер создал миниатюру на музыку скрипичного антракта из балета «Спящая красавица» Чайковского — «Павлова и Чекетти». Своего рода, оммаж гениям прошлого. В конце столетия Ноймайер перенес этот номер на сцену Академии русского балета в Петербург специально для юной балерины Ульяны Лопаткиной. В этой миниатюре прекрасно отображено отношение Анны Павловой к Чекетти, ее честная работа в экзерсисе, ее состояние ученицы, несмотря на уже звездный статус. И Джон Ноймайер не случайно взял музыкальный фрагмент из «Спящей красавицы», маленькая Анна Павлова, увидев именно этот спектакль, не представляла больше свою жизнь без балета.

«Можно было Павлову разбирать технически, залюбоваться ее руками, чудесными изгибами ее кисти, изумительно выгнутым подъемом ноги, хрупкостью плеч <...> не удавалось и не удастся одного: разгадать тайну игры Павловой. Эта тайна скользила, не поддаваясь ни описанию, ни самому красивому неистовству слов, ни их математической точности. Веяние Святого Духа, воплощенного в неземных формах высочайшего искусства, носилось над залом, нежно пронизывало душу, надолго, навсегда оставалось в памяти потрясение благородного сердца. Но формулы не было, и ни один из зрителей, ни один из критиков до сих пор так и не сумел запечатлеть явленного им чуда, проплывшего перед их глазами таинства сладчайшего из сновидений искусства…»

Петр Пильский (латвийский журналист). Из статьи «На смерть Павловой»

В этом была сила, магия, волшебство ее Лебедя и впоследствии многих номеров, исполняемых ею уже с собственной труппой. Почему я говорю о них, а не о Жизели, Авроре, Никии, Китри? Потому что они запечатлены на пленку. И мы через поколения смотрим на эти записи… немного с улыбкой, а иногда и с непониманием: «Что здесь такого гениального?» Но их гений был именно в силе воздействия на зрителя в моменте. Вот почему сама Анна Павлова после просмотра нескольких отснятых фрагментов запретила запечатлевать себя на камеру. Так же как и Дягилев не разрешал снимать выдающихся артистов своей антрепризы. Да не было тогда и такого качества съемки, как сейчас. Но думаю, и Павлова, и Дягилев понимали, что не будет на видео той самой магии, того неразгаданного волшебства, того «явленного им чуда, проплывшего перед их глазами таинства сладчайшего из сновидений искусства».

Хотелось бы вернуться в Петербург, к большим ролям в прекрасных полотнах Мариуса Петипа. Когда Анна Павлова дебютировала в «Жизели», она была хороша, воздушна… Но критика того времени дала совсем невысокую оценку игре начинающей балерины. А спустя два года были совершенно другие отзывы о Жизели. «Сколько глубокого, недетского горя в этих скорбных глазах обманутого ребенка-девушки! Сколько светлого счастья в полетах вырвавшейся из мрачной могилы виллисы», — писал театральный критик В. Светлов.

Что же произошло за эти два года? Артистический опыт, долгие репетиции, поиск нюансов или… любовь?

Да, юная Анна Павлова влюбилась. В человека из высшего общества, вращающегося среди сильных мира сего, страстно любившего балет. Его звали Виктор Дандре. Павлова была влюблена до безумия. Став любовницей Дандре, перебравшись в купленный для нее особняк, она ждала, когда Виктор сделает ей предложение. И, возможно, у них будет ребенок, настоящая семья… А тем временем француз-донжуан лишь время от времени навещал Павлову в ее особняке и всегда уходил, оставляя девушку наедине с портретом Марии Тальони в специально оборудованном балетном зале.

С одной стороны, это личная жизнь балерины. Казалось бы, причем здесь искусство? Но! Именно эта отчаянная любовь повлияла на многое.

В 1909 году Анна Павлова отмечала десятилетие в родном Мариинском театре, но все реже и реже там выступала. Балерина разорвала контракт с Дягилевым. Есть такая версия, немного отдающая театральными интригами, будто бы Павлова не могла смириться с тем, что не она одна была звездой «Русских сезонов». Но… Давайте посмотрим, на что она поменяла репертуар Императорского театра и успешной дягилевской антрепризы.

Анна Павлова заключила контракт с известным кафе-шантаном и выступала с новым партнером Михаилом Мордкиным, ради нее тоже ушедшим от Дягилева.

В этих выступлениях Мордкин и Павлова действительно стали мега популярными артистами. Им приписывали роман. Правда или нет — никто из них не делал официальных опровержений, но на сцене, по воспоминаниям современников, от них шла сумасшедшая энергетика. Более того, любые слухи работали на рекламу. Затем по завершении своих выступлений в Париже они отправились в собственное турне, в том числе и за океан, где русский дуэт также ждал ошеломительный успех. Анна Павлова не только выступала в кафе-шантанах, она не считала зазорным выскочить из корзины цветов на богатой вечеринке… Почему?

Все просто. Любовь и деньги. Сначала Павлова не хотела возвращаться в Петербург, так как это было равносильно увидеть Дандре. А она уже сказала ему «прощай», как бы больно и тяжело это ни было. Но она его любила. И, узнав, что Виктор Дандре в беде, арестован и на него наложен огромный штраф, Анна Павлова, как истинная русская женщина, решила его спасти. Ей нужно было заработать деньги. Много денег. По сути, она пожертвовала ради этого высоким искусством, Императорским театром, репертуаром, но спасла Виктора Дандре. За него был уплачен штраф 36 тысяч рублей (немыслимая для тех времен сумма), и его выпустили под подписку о невыезде. Через некоторое время Дандре нелегально покинул Россию и оказался рядом с Анной Павловой.

Возникла такая ситуация, при которой Анна Павлова не могла вернуться в Россию. Но танцевать она, конечно, хотела и могла. Не являясь артисткой какого-либо европейского театра, не имея собственной сцены, Павлова создала свою гастролирующую труппу. Дандре был и ее директором, и пиар-менеджером, и сглаживал все конфликты внутри коллектива.

Анна Павлова действительно объехала весь мир, показав классический балет в самых отдаленных уголках нашей планеты. Балерина работала на износ — без выходных, на открытых площадках, с постоянными переездами по суше и морю. Возвращаясь изредка в свой Айви-хаус в Лондоне, Павлова смотрела, как идут дела у ее учениц — да, она организовала что-то подобное школе танца. И любовалась лебедями.

А как же любовь? Резонный вопрос. Сложно сказать. Есть версии, что Павлова и Дандре тайно поженились. Но после смерти Анны не нашлось ни единого документа, подтверждающего светское или духовное бракосочетание. Да и жизнь, выстроенная балериной, больше была похожа на побег от страданий, на спасение в профессии, в работе. Она будто бы хотела забыть человека, который все равно заполнял ее сердце.

В 1913 году Анна Павлова в последний раз выступила в Мариинском театре, исполнив Китри в «Дон Кихоте» и Аспиччию в «Дочери фараона». А весной 1914 года Павлова в последний раз побывала на родине, исполнив концертные номера. Балерина была в зените своей славы, шел пятнадцатый сезон ее карьеры, середина ее жизни на сцене. Но в России ее уже воспринимали как европейскую знаменитость. Да и платили как гастролирующей звезде. А далее были годы фактически непрерывных гастролей.

Интересно, что Виктор Дандре вел себя с Анной действительно больше как театральный агент, нежели любящий мужчина: «Я всего лишь забочусь о твоем благополучии. Публика непостоянна, сегодня все хотят видеть Анну Павлову, а завтра, глядишь, появится новая балерина, и тогда… Куй железо, пока горячо».

А как поддерживать популярность? И тут Дандре выступил как великолепный продюсер. Помните, с чего мы начали наш рассказ — конфеты, духи Pavlova, съемки для журналов, активная светская жизнь — и все в маленьких промежутках между выступлениями, когда, казалось бы, балерина должна отдыхать и восстанавливаться.

Конечно, сама Павлова в интервью называла другие причины такой беспощадной работы: «Я должна работать круглый год. У меня на руках труппа, распустить ее — значит уплатить всем неустойку. Это разрушит все, что я наработала за эти годы каторги. Если я не имею времени жить, то уж умирать я должна на ходу, на ногах».

Труппа действительно обожала Павлову. Ее танец, ее стиль, даже ее капризы и колоссальную требовательность. И это несмотря на то что прима не очень-то жаловала тех, кого начинала выделять публика или пресса. Так, после упоминания в газетах танцовщицы Хильды Бутсовой, Анна отправила ей письмо со словами: «Моя дорогая Хильда! После многих лет плодотворной совместной работы настала грустная минута расставания…» Другой же танцовщице своей труппы, Валентине Кашубе, Павлова сама говорила, что та настоящая артистка! Но после гастролей в Испании Кашуба была уволена. А все потому, что король Альфонс XIII поинтересовался у Павловой, приехала ли «эта жемчужина — la belle Kachouba». На что Анна ответила, что в ее труппе есть только одна жемчужина — она сама. И это была чистейшая правда.

Анна Павлова так и не передала свой опыт следующему поколению не потому, что она этого не хотела, и не потому, что у нее не было учениц. Они были в Лондоне. Но, как верно сказал Андрей Левинсон, ее искусство «рождалось и умирало вместе с ней — чтобы танцевать как Павлова, нужно было быть Павловой».

Мы подошли к еще одной загадке великой Павловой — ее кончине. Да, она работала на износ, но выдерживать все это мог человек с недюжинным здоровьем. Есть разные версии болезни балерины: от банальной простуды и плеврита до ушиба тяжелым багажом, якобы повредившим грудную клетку Анны. Когда срочно вызванные в Гаагу врачи предложили оперативное вмешательство, Дандре возразил им, ведь тогда «она не сможет завтра танцевать»! Действительно ли Дандре верил в то, что у Анны легкий недуг, и назавтра она, как это часто бывало, соберет свою волю в кулак и выйдет на сцену? Думал ли он только про коммерческую сторону, забыл, что перед ним женщина и вроде как жена (что он тщетно пытался доказать после ее смерти)? Позже в своей книге Дандре напишет, что «свои недомогания Анна Павловна всегда переносила на ногах, не отменяя спектакля» и «Анна Павловна твердо верила в то, что публике нет дела до недомоганий и настроений артиста». Возможно, Анна сама не захотела отдаваться в руки врачей? Мы никогда не узнаем правды. Но зимней ночью 1931 года Анны Павловой не стало.

И тут Виктор Дандре снова выступил как потрясающий продюсер — он сообщил прессе, что последними словами великой балерины стали «Принесите мой костюм Лебедя». Красиво… И до сих пор эту фразу используют в книгах, статьях, фильмах об Анне Павловой. Но умирающая балерина находилась под присмотром врачей и сиделки Маргерит Летьенн. И с их слов Павлова с грустью посмотрела на очередное купленное дорогое платье и произнесла: «Лучше бы я потратила эти деньги на своих детей».

У балерины собственных детей не было, но она занималась благотворительностью, создавала и поддерживала приюты. Виктору Дандре, наверное, это показалось не очень красивым и он сочинил прекрасную легенду. Сейчас, спустя столетие, эти настоящие слова Павловой стали бы прекрасным примером для нового поколения звезд. Но история, конечно же, не терпит никаких «если бы».

Виктор Дандре придумал действительно красивый конец великой балерины. А на следующий день в лондонском театре «Аполлон» при выключенном свете под музыку Сен-Санса луч прожектора осветил рисунок танца «умирающего лебедя». Публика молча встала. Это было прощание с великой Анной Павловой.

Грустно, что на своей родине балерине не отданы заслуженные почести. В Лондоне же на куполе Палас-Театра стоит воздушная изящная скульптура Павловой. А в самом театре всегда свободны два места — для балерины Анны Павловой и певца Айвора Новелло. Англичане искренне верят, что их призраки занимают места во время спектаклей.