Интервью: Тата Боева
Фото: Алиса Асланова
«Признание» — вечер хореографии Андрея Меркурьева, который состоится 28 ноября на сцене РАМТа . В своем авторском проекте хореограф синтезирует балет и симфоническую музыку, поэзию, драматургию и визуальные искусства. Мы поговорили с Андреем о предстоящем вечере, современной хореографии и поиске вдохновения.
У вашего вечера «Признание» из года в год меняется концепция. Расскажите, пожалуйста, историю проекта.
Проекту уже шесть лет. Мы впервые сыграли «Признание» в 2016 году, и тогда получился, скорее, вечер импровизации. В 2017 году прошел второй вечер: на сцене «Новой оперы» я сделал два одноактных балета со звездами Большого театра. После этого «Признание» гастролировало по России: мы дважды выступали в Кургане, играли в Сыктывкаре, где я сейчас работаю, собрали вечер избранного с тем же названием, посвятили его 40-летнему юбилею журнала «Балет».
Новое «Признание» для меня — это этап. Мне исполнилось 45, хотелось отметить день рождения, поставить точку и идти дальше. Скажем так, отпустить то, что уже когда-то сделал. Старые работы меня немного держат, есть постановки, которые продолжают жить в голове, — а хочется двигаться, делать что-то новое.
В новом «Признании» в один вечер на сцену выйдет много знаменитых артистов, что для меня, как для человека и хореографа, большое счастье. Одно жаль, нельзя пригласить больше артистов — вечер получился бы бесконечным. Ребята будут танцевать только мою хореографию. Это сложно: в их плотном графике придется найти время разучить то, что я поставил, трансформировать под себя, выразить свои эмоции. Я всегда даю артистам свободу, и на это нужно время. Мне хочется, чтобы, побеседовав со мной, порепетировав в зале, они впустили частичку себя в танец и музыку.
В «Признании» есть работы разных лет, но и для московской аудитории, и для артистов, которые выступят в РАМТе, программа будет новой. Московские зрители видели не так много моих постановок. Например, моя первая постановка «Крик», двухактный балет, не шла в России. Я очень хочу сделать ее здесь, и в РАМТе будет что-то вроде премьеры этой работы.
У вас получился вечер-ретроспектива. Как вы выбирали балеты?
Написал список из всех своих спектаклей и выбирал, что возможно взять и что будет хорошо смотреться вместе. Конечно, думал о том, чтобы подобрать правильно для артистов ту или иную постановку. Хотелось, чтобы вечер состоял не только из того, что я хочу сделать, но и из того, что артистам было бы приятно танцевать, чтобы они могли подобрать себе лучшее.
Менялось ли что-то в постановках?
Ничего. Когда мы стали заходить в зал, репетировать, появлялись предложения от артистов что-то поменять, но чем больше мы работали, тем больше все понимали, что должно быть так, как было поставлено изначально.
Насколько вам, как хореографу, помогает опыт танцовщика?
Очень помогает, 20-летний опыт работы в театре, когда ты танцевал много спектаклей разных хореографов, отпечатывается и на идеях постановок. Появляется больше материала, из которого можно что-то почерпнуть. Например, в спектакли Пола Лайтфута и Соль Леон погружаешься абсолютно, такого нет больше нигде. Мне это близко, и где-то я ловлю себя, что делаю так, как научился у них. У артиста все работает как копилка.
Перенимали ли вы у других хореографов какие-то внутренние особенности работы, например манеру вести репетиции?
Когда мы ходим в любой театр на драму, оперу или балет, мы смотрим работу режиссера. Как хореограф, я постоянно чему-то учусь, вижу какие-то приемы, что-то перенимаю, но по-своему. Я трансформирую то, что вижу — без этого нельзя.
Когда делаю свою постановку, я, наоборот, не смотрю никого — потому что все равно неосознанно можно скопировать. Ты будешь в зале не из себя вытаскивать, а брать то, что насмотрел. Мне это мешает. Например, когда я ставил балет «Русалочка», нужно было придумать ее появление, и я вспомнил балет «Манон», тот момент, когда ее носили на руках, там были определенные поддержки. Я понял, что они подходят, взял и сделал похожие в своем спектакле. Да, это не я изобрел, — но и battement tendu, и аrabesque придумал кто-то до нас.
Когда в человека верят, он летает.
Вы упомянули балет «Русалочка». Можете немного рассказать о нем?
Театр оперы и балета Республики Коми, балетом которого я руковожу, давно вел переговоры с финским композитором Туомасом Кантелиненом, на музыку которого спектакль в итоге был поставлен. В основе — сказка Андерсена, но мы с Екатериной Ширяевой написали новое либретто. У нас Русалочка не спасает принца, а видит его на пирсе, влюбляется и решает, что хочет быть с ним, в мире людей. Когда Русалочка наконец попадает во дворец благодаря зелью злой колдуньи, она видит, что та в свою очередь тоже превратилась в красавицу, околдовала принца и выходит за него замуж. Как и в сказке Андерсена, в нашем спектакле получился совсем не счастливый конец.
Мы только что говорили о трансформациях работ других. Здесь у вас есть отсылки к «Спящей красавице», «Лебединому озеру», но это новая история.
Недавно я услышал у Бориса Эйфмана такую мысль: не всегда надо брать историю и делать ее так, как написано. Мне эта фраза запомнилась. И когда мы делали «Русалочку», решил найти свою версию.
С чего вы начинаете работу над спектаклем?
С музыки. Сколько раз пытался сначала найти историю — не работает. Приходит музыка, я говорю — это то, что надо. После этого уже могу взять книгу и прочесть, напомнить себе. Мне, например, очень хотелось бы поставить свою версию «Мадам Бовари». Это же очень балетная история, но пока я не нашел «своей» музыки для нее. Музыка первична, я слышу что-то — и все начинается. С первых нот всегда понимаю, мое это или нет, не надо даже дослушивать.
Вы много ставите на не балетную музыку. Специально?
Я не ищу именно балетную или не балетную музыку. Интересно работать с любой музыкой. Например, мне бы хотелось поставить свое «Лебединое озеро».
Вы работали с разными танцовщиками, сейчас у вас своя труппа в Сыктывкаре. Насколько вам важен бэкграунд артистов?
В зависимости от опыта у людей разный мир в голове. Всегда приятнее работать с думающими, образованными артистами, но часто ты передаешь им опыт, вытаскиваешь потенциал. Иногда смотришь на танцовщика и видишь, надо долго учить, видишь, как он боится быть самим собой. Но чем больше общаешься с человеком, тем больше он тебе доверяет, и себе. Когда в человека верят, он летает.
Вы стараетесь дать крылья?
Стараюсь дать возможность реализоваться. В театре мы на каждый спектакль меняем составы, чтобы все могли попробовать силы в разных ролях. Ведь даже те, в кого мы не верим, могут что-то найти в себе. Дал партию лирического героя, например, — и понял, что-то в человеке есть. Может, это раскроется не сразу, но всегда надо пробовать и верить.
Какая хореография для вас современная?
Современное — это сегодняшнее. Форсайт, Килиан — уже классика, хотя недавно они были современными авторами. К тому же, не очень важно современное, несовременное, какой стиль, важно, что хореография и есть хореография.
