Восточные фольклорные мотивы в балете

О, Восток, ты полон загадок и тайн, ты — бездонная сокровищница, в которой бок о бок с драгоценными камнями, бесценными шелками и ароматными специями возлежат еще более бесценные и драгоценные истории, мысли, образы. Ты пленяешь шумной сказкой пестрых базаров, таинственной вязью улиц древних медин, мистической роскошью старых дворцов и волшебным переплетением ароматов в горячем воздухе. И воистину нет числа тем, кто пытался дотянуться до твоих сокровищ и постичь твои секреты. Далеко не каждому ты протягивал ключ от своих дверей и замков. А имя тому ключу есть любовь. Для того чтобы постигнуть Восток, его необходимо полюбить, и тогда он ответит вам взаимностью. Только истинно любящих Восток пускает в свои чертоги и раскрывает перед ними древние книги таинств. И наверное, главной целью настоящих строк является именно попытка посадить семена этой любви в ваши сердца, чтобы каждой душе и каждому разуму приоткрылась бесценная сокровищница мудрости и вдохновения. Исследуя шесть прекрасных балетов, вдохновленных бессмертными фольклорными сюжетами, памятниками арабской и персидской литературы, исламской традицией и древней мифологией, мы перенесемся во времени и пространстве и окажемся в сладком плену восточного гарема, услышим певучие дастаны Низами, увидим танцы шайтанов, выплывающего из лампы джинна и вместе с Шехеразадой будем ткать бесценный шелк мудрых и дивных сказок. Итак, начнем.

«Шехеразада»

На рубеже XIX–XX веков в России случился новый всплеск ориентализма, на его волне в 1888 году Николай Римский-Корсаков пишет свою знаменитую симфоническую сюиту «Шехеразада», вдохновленную сборником арабских сказок «Тысяча и одна ночь». Произведение, цветущее восточным колоритом, цитировало восточные мелодии и ритмы, а также имитировало и воссоздавало звучание аутентичных музыкальных инструментов. «Шехеразада» Римского-Корсакова состоит из четырех частей, которым изначально были даны названия, отсылающие к сюжетам и образам книги сказок. Через 22 года в Париже Сергей Дягилев в своих «Русских сезонах» представил публике одноактный балет «Шехеразада» на вышеупомянутое музыкальное произведение. Балет в одночасье был признан жемчужиной из жемчужин в сокровищнице русского импресарио. Пронизанный жестокостью и эротизмом сюжет, а самое главное, его чувственно-яркое и смелое воплощение вызвали огромный интерес у публики: роковая и властная Ида Рубинштейн, взмывающий над сценой Нижинский, напоминающий необузданное дикое животное, и конечно, восхитительные декорации и костюмы Льва Бакста, превратившие сцену в настоящий восточный сераль.

Не обошлось и без интриг и злопыхателей (как же без этого в настоящем восточном дворце). Александр Бенуа, затаив обиду на то, что его имя не указано в программке, хотя он принимал участие в создании либретто и разработке драматургии балета, разругался с Сергеем Дягилевым. А вдова Римского-Корсакова написала гневную заметку, опубликованную в газете «Речь», в которой обвинила импресарио в том, что он «искалечил, урезал и переместил» куски произведения ее покойного мужа, а также оскорбил его музыку сомнительным сюжетом. Но все это не меняло главного — «Шехеразада» Фокина и Бакста оказала колоссальное влияние на всю европейскую культуру, породив интерес к чувственному и загадочному Востоку. Спустя недолгое после премьеры время с легкой руки Поля Пуаре парижские модницы облачились в разноцветные туники, легкие шаровары, цветастые тюрбаны и шитые золотом кафтаны. Но кутюрье и этого было мало, он настолько вдохновился рассказанной Дягилевым историей, что летом 1911 года устроил в своем особняке праздник «1002 ночи», где полностью воссоздал атмосферу восточного дворца и гарема — все гости обязаны были соблюсти ориентальный дресс-код, многочисленных гурий и падишахов в нарядах от Пуаре встречали полуобнаженные чернокожие невольники, держащие в руках изогнутые полумесяцем стальные шамширы, а столы ломились от диковинных яств и сладостей.

Тема Востока в интерпретации компании Дягилева еще долгие годы будоражила умы и сердца общества и творцов по всему миру, да и по сей день это чарующее наследие щедро одаривает нас неиссякаемыми сокровищами вдохновения.

Сам же сюжет первой версии балета являет собой вольную интерпретацию, предваряющую вереницу долгих 1001 ночей, во время которых кудесница слова рассказывала своему повелителю все новые и новые истории. Перед нами предстает Шахрияр до Шехеразады — обманутый и отомстивший. Здесь еще нет джиннов, чародеев, летающих ковров и волшебных пещер. Потому что, по сути, это не сказка, а только присказка. Сказка же будет впереди.

«Тысяча и одна ночь»

Эта история могла бы начинаться так: «Дошло до меня, о дорогой читатель, что в далеком 1979 году на цветущих землях Азербайджана в сотворчестве четырех выдающихся детей его родился прекраснейший из прекрасных балетов…» В его музыке, написанной композитором Фикретом Амировым, звучали голоса Востока и самобытные национальные инструменты. Увлекательное динамичное либретто пленяло и завораживало мастерским решением любимых с детства сюжетов, что совсем не удивительно, так как авторами выступили талантливые известные писатели, драматурги и сценаристы — братья Рустам и Максуд Ибрагимбековы (позже Рустам Ибрагимбеков станет соавтором таких фильмов, как «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник»). Первым хореографом-постановщиком балета была Наиля Назирова. Я бы смело могла назвать балет «Тысяча и одна ночь» самым восточным, самым фольклорным и самым сказочным из всех шести, о которых веду сегодня речь. Вместе с героями мы переносимся в магический мир древних арабских городов и дворцов — то попадаем в сладчайший плен гарема, где веселье сменяется расправой над неверной женой и наложницами, то оказываемся на шумной базарной площади, вызываем джинна и побеждаем коварного магрибского колдуна, потом сражаемся с гигантской птицей Рухх, находим полную сокровищ пещеру, хитростью расправляемся с бандой разбойников, взмываем над минаретами и куполами дворцов на летающем ковре... На мгновения затуманенному разуму начинает казаться, что мы постигаем суть великого литературного произведения, которое легло в основу спектакля. Но так ли это?

Ведь на самом деле ни сказка про Алладина и волшебную лампу, ни про Али-Бабу и сорок разбойников никогда не входили в старинную рукопись арабского сборника. Они оказались там с легкой руки первого европейского переводчика и составителя книги Антуана Галлана, а их ему, в свою очередь, поведал некий араб-христианин по имени Ханна Дияб. Не менее спорным является и вопрос об истории Синдбада-морехода — ряд ученых также считают ее интерполяцией чуть более раннего периода.

Да и в целом вряд ли найдется еще одно литературное произведение, окруженное таким количеством тайн и загадок. Ученые до сих пор не пришли и к единому мнению о происхождении сказок — никто не знает, когда, где и кем они были написаны: был ли это один человек или множество… А если все же несколько авторов приложили свои руки и перья к созданию сборника, то все ли они жили в едином пространстве и времени? Все ли они исповедовали одну и ту же религию? А сколько по миру нынче ходит переводов и версий этой книги: переводы с арабских рукописей, переводы с первого перевода Галлана, переводы с других переводов — дополненные, урезанные, очищенные цензурой, пестрящие толкованиями и пояснениями, близкие к текстам первоисточника и вольно переписывающие сюжеты на свой лад… Суждено ли человеку однажды узнать тайну этого великого произведения… И самое главное, нужно ли это?

Кстати, со сказками «Тысяча и одной ночи» связано два очень любопытных поверья: первое гласит, что на Земле и по сей день нет читателя, прочитавшего «Тысяча и одну ночь» от начала и до конца; второе же утверждает, что тот, кто их прочитает, умрет.

И с одной стороны в этом поверье скрыта глубочайшая философская ирония: все рано или поздно умрут независимо от того, прочтут они сказки «Тысяча и одной ночи» или нет; а с другой — книга здесь предстает неким ключом к тайнам мироздания, своего рода аллегория источника познания, испив из которого, мудрец узрит все секреты Вселенной, но тут же будет повержен стрелой провидения. Помнится, этот сюжет тоже был в одной из восточных сказок, да только не помнится в какой именно…

Сокровищница Низами: «Лейли и Меджнун»

Творчество персидского поэта Низами Гянджеви нашло немало прекрасных отражений в балетном искусстве. Образы и сюжеты его «Пятерицы», почерпнутые в арабском фольклоре, персидском эпосе и древней истории, великолепно ложатся на музыку (к слову сказать, описанию музыкальных инструментов и их звучания в поэмах Низами отведено особое место) и мастерски вплетаются в хореографические тексты (а что есть чарующая витиеватость его бейтов, если не сакральный танец мысли и слова). Первый балет, о котором пойдет речь, написан и поставлен по мотивам третьей поэмы Низами — «Лейли и Меджнун». И это, наверное, одна из самых известных, если не самая известная, история любви в восточном фольклоре, которая восходит к собранию легенд арабского племени узра. Легенда повествует о юноше Кайсе (говорят, у него был реальный исторический прототип — поэт Кайс ибн аль-Мулаввах), влюбившемся в прекрасную девушку Лейли, но вопреки взаимности, так и не сумевшему с ней воссоединиться из-за родоплеменных законов и превратностей судьбы. Любовь Кайса в итоге сводит его с ума, и он получает прозвище Меджнун, что означает безумный, одержимый — одержимый любовью, одержимый Лейли. Рассказывая нам историю двух юных незадачливых влюбленных, Низами не просто открывает перипетии сюжета или дает оценку действиям своих героев, он берет намного выше, пытаясь проникнуть в изначальную суть Любви и донести ее до Читателя. И в этом скрыт великий мистический смысл поэмы, ее близость суфийской традиции, которая романтическое произведение превращает в духовное. Любовь Меджнуна есть отречение, через него он подобно дервишу познает божественное, а бесконечное служение образу Лейли есть образец праведной благочестивой жизни.

Но поскольку балет — это в первую очередь искусство про любовь и о любви, а в эпицентре всегда находится дуэт Мужчины и Женщины, то и чувственно-романтические смыслы произведения естественно выходят на авансцену.

Первая постановка балета «Лейли и Меджнун» случилась в 1947 году в Душанбе, в Театре им. С. Айни, — музыку к четырехактному спектаклю сочинил Сергей Баласанян, либретто написал оперный певец Сергей Ценин, а хореографом-постановщиком выступил Гафар Валамат-заде. Эта версия балета является наиболее полной и приближенной к своему литературному первоисточнику, она фактически пересказывает нам поэму за исключением, возможно, некоторых сокращений и адаптаций текста литературного к языку хореографии. В 1960 году по мотивам спектакля вышел фильм-балет «Лейли и Меджнун», где чарующие переплетения музыки, хореографии, восточных пейзажей и декораций дополняют звучащие за кадром стихи Низами.

Вторая известная версия балета была поставлена на эту же музыку Касьяном Голейзовским, который адаптировал либретто, несколько переиначив историю, заложив в нее свои творческие смыслы. Премьера «Лейли и Меджнуна» состоялась в Большом театре в 1964 году, трогательная история любви, звучащая аккордами Востока, была с большим интересом принята критиками и публикой. А ведущие партии в разное время исполняли такие замечательные артисты, как Раиса Стручкова, Наталья Бессмертнова, Нина Тимофеева (Лейли), Владимир Васильев и Михаил Лавровский (Кайс Меджнун), Владимир Левашев и Ярослав Сех (Ибн-Солом).

Существует и еще одна постановка «Лейли и Меджнун» — ее воплотила в жизнь хореограф Наиля Назирова, уже известная нам по балету «Тысяча и одна ночь» (она же являлась автором либретто). На сей раз одноактный балет был поставлен на музыку выдающегося азербайджанского композитора Кары Караева. В его творчестве есть еще одно произведение, вдохновленное творчеством Низами, — балет «Семь красавиц». О нем-то мы с вами и поговорим.

Сокровищница Низами: «Семь красавиц»

Поэму «Семь красавиц» называют шедевром эротической литературы Востока, и действительно, это, пожалуй, самое чувственное произведение Низами, построенное на гедонистических принципах, где плотское как бы задвигает духовное на второй план, завешивая его шелками наслаждений. Но в то же время поэма полна метафор и аллегорий, и Низами от бейта к бейту словно расшивает эти шелка жемчугами высшего замысла.

Основной сюжет «Семи красавиц» заимствован из книги «Шах-наме» Фирдоуси — еще одного великого классика персоязычной литературы — и повествует о жизни сасанидского шахиншаха Бахрама V Гура. В льющихся витиевато строках мастерски переплетаются реальные исторические факты, фольклорные сказания и мифологические образы. Большую часть произведения занимают семь историй, рассказанных Бахраму его женами, прекрасными царевнами семи древних государств. Поражает внимание к деталям и математически точная последовательность выстраивания женских образов — каждой красавице соответствует не только определенная страна, но также планета, день недели и цвет. А настроение, смысл и мораль их историй, равно как и цветовые решения, передают эстетику, темперамент и общие национальные черты упомянутых стран. Дочь индийского махараджи олицетворяет далекий блеск черного Сатурна; китайская царевна несет золотой свет Солнца (что весьма любопытно, Низами называет ее то китаянкой, то тюрчанкой… Возможно, это некая отсылка к тому, что истоки первого тюркского каганата лежали в китайских землях…). Хорезмская красавица блистает умиротворяющим зеленым блеском Луны; русская княжна, или дочь царя саклабов, держит в своих ладонях рубиновый огонь воинственного Марса; магрибская царевна льет на Землю бирюзу Меркурия; румийская принцесса воплощает сандаловую мудрость Юпитера; а персидская красавица являет белоснежный чистый лик прекрасной Венеры.

Попав на балетную сцену (премьера спектакля случилась в 1952 году в Баку, авторами либретто выступили Юрий Сломинский, Исмаил Идаят-заде и Сабит Рахман; хореограф-постановщик Петр Гусев, консультант Гамэр Алмас-заде), оригинальный сюжет претерпел значительные изменения. Трансформировался и образ самого Бахрама — из мудрого и храброго правителя, постигающего ступени справедливости и величия, коим он предстает у Низами, шах превращается в незадачливого легко внушаемого царя, потворствующего угнетению народа. Появились новые герои, которых изначально в поэме не было — воин Мензер и его сестра Айше, в которую влюбляется Бахрам. Неизменными остались лишь пленительные образы семи красавиц, только теперь они рассказывали молодому шаху свои загадочные истории не жемчугами слов, но пластикой своих тел. С помощью музыки были мастерски переданы национальные звучания и настроения, соответствующие родине каждой из царевен, а их танцы воплощали аутентичный колорит. И неким особняком стоял чистый и светлый образ Айше, словно олицетворяющий духовность в океане чувственности и заблуждений.

«Легенда о любви»

Наша следующая история также неразрывно через глубину веков связана с творчеством Низами. В основе балета «Легенда о любви» — либретто турецкого писателя и драматурга Назыма Хикмета, которое он составил на основе своей собственной одноименной пьесы. Сюжет пьесы был вдохновлен, в свою очередь, поэмой великого тюркоязычного поэта Алишера Навои, написанной в конце XV века. «Фархад и Ширин» же Навои является «ответом» ко второй поэме «Пятерицы» Низами — «Хосров и Ширин», основанной на сюжете из «Шах-наме» Фирдоуси, а также на иранском эпосе и фольклоре.

Тут западный человек невольно задастся вопросом, мол, почему столько произведений на один и тот же сюжет с одними и теми же героями? Дело в том, что в восточной литературе и традиции всегда был очень популярен жанр «ответа» : как правило, берется известное произведение жившего несколько веков назад сочинителя и на его основе пишется новое. При этом каждый последующий автор может по-своему повести караваны сюжета, прокладывая новые творческие пути, наделяя уже известных и любимых героев новыми качествами, характерами, чувствами. Западному человеку с его неуемным стремлением к новизне порой сложно понять такую преемственность. Сегодня мы называем нечто подобное «фанфиком» и относимся к этому достаточно скептически. Но великие поэты Востока воспринимали это, скорее, как художественное соревнование со своими творческими предками и духовными учителями. И сочиняя ответ на тот или иной дастан своего предшественника, каждый новый поэт пытался до совершенства отточить мастерство слова и рифмы. Именно поэтому сегодня мы можем наслаждаться многочисленными литературными памятниками и выбирать ту историю, которая сильнее других отзывается в нашей душе.

Что же до самого балета, поставленного Юрием Григоровичем в 1961 году на музыку Арифа Меликова в декорациях Симона Вирсаладзе, то он словно главная драгоценность в сокровищнице, где собраны балеты, вдохновленные древними ориентальными образами, сюжетами и мотивами. В замысловатое обрамление восточного колорита мастерски вплетены истории любви и великой жертвенности, на которую только способна женщина, юношеское же безрассудство и замешенная на эгоизме страсть в итоге уступают в схватке с понятиями о чести и высшем человеческом долге. А в пленительно-экспрессивном и чувственном хореографическом языке слышна витиеватая мелодика древних бейтов, словно Хикмет, Навои, Низами и Фирдоуси вернулись из глубины веков и тихо шепчут нам свои бессмертные строчки.

«Шурале»

Мир фольклора, сказок, легенд и преданий загадочен, символичен и неоднозначен; порой несправедлив и печален и отнюдь не всегда предназначен для детских ушей и глаз… Но закончить нашу сегодняшнюю историю хотелось бы сказкой в самом широком ее понимании — красочной и динамичной, полной пугающей, но забавной нечисти, сказкой, где герой благополучно побеждает зло и получает в награду прекрасную принцессу.

И эта сказка — балет «Шурале» Леонида Якобсона на музыку Фарида Яруллина. Либретто Ахмед Файзи и Леонид Якобсон сочинили по мотивам татарских народных сказок и одноименной поэмы Габдуллы Тукая.

Спектакль не только восхищает терпким национальным колоритом, но и буквально изобилует эпическими образами, мифологическими волшебными существами и прочей антропоморфной нечистью. Король сего «сказочного бестиария» сам Шурале — коварный лесной проказник с зеленой шершавой кожей, напоминающей поросшую мхом древесную кору, длинными ветвеобразными пальцами и одним рогом на лбу (такой аналог русского лешего или английского пака). А под мелодии его волшебного курая исполняют свои дикие неистовые пляски джинны, вороны, маленькие шуралята да шайтан с алой огненной ведьмой.

Имя же главной героини Сюимбике (или Сююмбике) имеет отсылку к великой царице, правившей Казанским ханством в середине XVI века. Ее исторический образ настолько оброс легендарными чертами, превратив ее в любимую героиню татарских народных сказаний. Само же имя Сюимбике переводится как «любимая или дорогая госпожа». Что касается главного мужского персонажа, то имя Али Батыр можно буквально трактовать как «великий воин». Но что любопытно, из поэмы Тукая реального имени храброго охотника мы не узнаем — поверженному Шурале, чьи пальцы он оставил прижатыми стволом дерева, он представляется как Былтыр, что в переводе с татарского означает «в прошлом году или год назад». И злой проказник от боли и гнева кричит своим лесным демонам: «Былтыр кыстырды!» (Год назад защемил!) — чем вызывает бурные насмешки родственников. Кстати, в версии, которая сейчас идет в Татарском театре оперы и балета в Казани, главного героя зовут просто Батыр (без Али), в англоязычном же варианте и вовсе остался Byltyr, что вполне возможно рассмотреть как дань уважения одному из первоисточников.

Вообще, татарский фольклор русскому человеку ближе и понятнее, чем тот же арабский, персидский или даже тюркский, потому что в его эстетику и смыслы так или иначе проникли зерна славянского колорита. Но все равно самыми яркими и сильными нотами в нем звучит именно восточное начало, подобно тому, как ни один аромат не может заглушить аккорды уда, амбры или мускуса.

Что ж, долго или коротко, а умелые руки непременно соткут ковер, и даже сама Шехеразада рано или поздно должна завершить бесконечную нить повествования. Но как мы уже поняли, в скором времени на ее истории обязательно последует ни один «ответ».

И вместо привычного в восточной традиции наставления в конце книги я скажу тебе, читатель, только одно. Когда Восток распахнет перед тобой двери, ведущие в пещеры его тайн, и скажет: «Добро пожаловать». Ответь ему: «С добром пришел».