Рената Шакирова

Рената, ты выходила в спектаклях Мариинского театра еще ребенком с одноклассниками из академии, на первом курсе танцевала Амура в «Дон Кихоте», Маленьких лебедей в «Лебедином озере» и Одалиску в «Корсаре», на третьем — «Рубины» Баланчина и принцессу Флорину в «Спящей красавице», а потом стремительно стала солисткой. Что для тебя значит эта сцена?

Это, конечно же, мой второй дом. По-другому даже не могу описать свои чувства, ведь мы проводим в этих стенах большую часть своей жизни, это место становится главным в нашей судьбе — целый огромный мир.

Опиши свои первые впечатления от театра.

Наверное, мои самые первые воспоминания о театре — это маленькие лесенки и загадочные ходы, ты не знаешь, куда они могут привести. В детстве, когда мы, учащиеся академии, принимали участие в спектаклях, я даже боялась, что потеряюсь. Но главное — на нашей исторической сцене необыкновенная атмосфера, которая не меняется, хотя театр и стал роднее.

В детстве боялась темных гениев спектаклей, скажем, фею Карабос или Ротбарта?

Театр похож на большую, интересную и захватывающую книгу. Я никогда не боялась ее героев и всегда знала, что партию исполняет артист, такой же человек из плоти и крови, как, например, мой папа. Мне, наоборот, еще больше хотелось разглядывать актера: помню, как мы детьми всегда стояли в кулисах и жадно все изучали, а потом делились впечатлениями.

Ты помнишь тех артистов из своего детства?

Конечно! Для меня они были чем-то невероятным, и мы всегда боялись кому-то помешать. Я боготворила каждого танцовщика невзирая на то, высокий статус он занимает или нет, — обожала всех! Они для нас были мастерами, и по сей день такими остаются. А потом уже стало понятно: спектакль — это не только солисты, это вся труппа: какой у нее настрой, таков и успех, поэтому важен абсолютно каждый.

Когда вы с мамой решили, что тебе нужно учиться в балетной академии, выбор пал на Петербург. Тебе было десять лет, а за спиной — домашнее детство в Стерлитамаке. Каково было оказаться вне родных стен?

Было совсем не просто вдруг стать самостоятельной: самой делать уроки, стирать, распределять время. У мамы не было возможности поехать вместе со мной, и я жила в интернате при академии. Но взрослые девочки, несмотря на всю внешнюю строгость, нас поддерживали. В комнате мы жили вшестером: четверо первоклассниц и две старшеклассницы, и они нам очень помогали, растягивали, что-то подсказывали. А когда кому-то становилось грустно и накатывала тоска по дому, то мы и плакали все вместе, и сидели в обнимку.

К самому городу быстро привыкла?

После Башкирии ритм пугал так же, как и московские скорости. Но в отличие от столицы, которая давила своими масштабами и объемами, Петербург сразу полюбился изяществом и легкостью. Первый раз мы приехали сюда на просмотр в академию, когда была весна: мы много гуляли и наслаждались первым теплом. Город завораживал своей красотой.

Тяжело было учиться?

Спустя годы хочется сказать, что академия была одним сплошным счастьем. Может быть, у меня просто такое свойство характера — забывать все плохое, но мне действительно кажется, что это было потрясающее время. Да, были сложности. Во-первых, у меня не было сверхъестественных данных, поэтому, когда мы осваивали технику, уроки требовали от меня дополнительных усилий — и физических, и моральных. А во-вторых, давило то, что родители жили далеко и не было ежедневной поддержки, хотя моему поколению уже повезло: мы могли каждый день звонить домой по мобильному, а ведь раньше писали письма и долго ждали ответа.

Были моменты, когда хотелось все бросить?

Однажды, и очень сильно. Причина проста: казалось, что ничего не получается так, как у всех. Ситуацию спасла мама, которая поступила очень мудро. Она не стала на меня давить и настаивать на продолжении учебы, а, наоборот, сказала: «Хорошо, давай заберем документы». После этого я быстро остыла и взяла себя в руки. Как это забрать документы? И все закончится? Нет, этого я допустить не могла, потому что обожала сцену с самого детства.

Когда еще в Башкирии занималась в ансамбле народного, национального и детского танца?

Конечно! Я уже тогда почувствовала вкус сцены! Мы ездили на фестивали и конкурсы, выступали перед родителями, ставили мюзиклы и отчетные концерты. А в Петербурге с одноклассниками участвовали в спектаклях Мариинского и Михайловского театров. Иногда даже и там и там в один день. Помню, как мы опаздывали из-за пробок и делали грим прямо в автобусе по дороге от Театральной до площади Искусств.

Ты очень дружелюбный человек. В академии было легко находить друзей?

Да, особенно первые годы, когда еще никого не отчисляли. Например, мы с одноклассниками очень любили смотреть планы эвакуации: искали по ним закрытые помещения и лестницы, представляя, что мы в Хогвартсе, где есть маги и привидения. Пугали друг друга духом Улановой, который непременно приходит за тем, кто плохо себя ведет. Помню, как по вечерам собирались у девочек, чьи родители оставили DVD-плеер, и смотрели фильмы или ездили к кому-то на дачу всей гурьбой. Сейчас я вспоминаю это время как самое прекрасное и теплое. Вот когда нас объединили с другим классом из-за того, что много ребят ушло из академии, начался не самый простой период. Даже кто-то пытался пакостить, но потом все поняли: это бессмысленно, ведь человек не станет хуже танцевать, а самое правильное — трудиться и сделать лучше себя самого.

Тебя закалила академия?

Там я точно сформулировала свой главный танцевальный девиз: если не получается какое-то движение, повторяй его и сделай своим любимым, чтобы оно было идеальным. Или близким к этому.

Когда с тобой разговариваешь или смотришь на тебя из зрительного зала, например, в партии Китри, кажется, что ты очень задорная, бойкая и легкая.

Но это не значит, что мне все легко дается. Да и, если честно, характер у меня сложный. Просто у меня всегда настрой боевой — особенно в работе. Любые сложности преодолимы, но все зависит от нас самих: опустим ли мы руки или будем идти до конца. Конечно, иногда одолевают эмоциональное выгорание и моральная усталость от перенасыщения, но надо это разумно принимать, переключаться и подходить к работе с новыми силами.

После каких спектаклей тебе нужно больше времени, чтобы прийти в себя?

Казалось бы, сложных с точки зрения техники. Но тело иногда работает самым неожиданным образом. Не так давно я подряд танцевала Джульетту и Никию: первая партия тяжелая с точки зрения драматической наполненности, а вторая еще и физически совсем непростая. И вот после «Ромео и Джульетты» я встать с кровати утром не могла: казалось, что по мне поезд проехал, а после «Баядерки» порхала как бабочка. Удивительно, но тело физически устает больше, когда ты отдаешь все эмоции, — настолько все внутри нас взаимосвязано!

В конце прошлого сезона Мариинский театр выпустил премьеру: Александр Сергеев поставил балет «Двенадцать» по одноименной поэме Александра Блока. Ты танцуешь Катьку, отрицательную героиню. Это новое для тебя амплуа?

Да! И необычное! В первый момент мне было не очень комфортно сжиться с ролью гулящей женщины. Спасло то, что Саша очень хорошо знал, как строить свой спектакль и образы. Кроме того, все его замечательные качества как артиста — умение найти общий язык с партнером, проработать партию и дуэты на репетициях, вникнуть в ткань спектакля — нашли свое место в нем как в хореографе, и мне кажется, поэтому весь наш постановочный процесс шел увлеченно и приятно, несмотря на то что музыка и материал тяжелые. А когда я увидела весь спектакль с декорациями, костюмами и светом, то пришла в полный восторг от результата. Надеюсь, скоро смогу выйти и в партии Чтеца, которую тоже готовила.

Сейчас, когда ты столько лет в театре, одолевает рутина или твоя балетная сказка не заканчивается?

Будничным стал только утренний класс. Но это естественно: иногда в работе нужно преодолеть что-то обыденное. Но у нас бывают минуты настоящего творчества, когда мы готовим новые партии или возвращаемся к своим ролям, пытаясь открыть в них нечто новое, глубже понять персонаж, найти новые грани характера. Для меня это настоящее счастье!