Новый танец модерн в Новой Опере

Новый период труппы «Балета Москва» пришелся на многократно усложненные обстоятельства: смена руководства, объединение с театром Новая Опера, уход зарубежных хореографов, служивших ориентиром для авторов. Сейчас, оставшись наедине с самим собой, российскому современному танцу будто пришло время проверить, чего он стоит на самом деле. Удивительным оказалось сходство некоторых особенностей вечера с традиционными признаками направления модерн. Долгие годы пробуя это направление как бы исподтишка, наблюдая за ним со стороны и во многом теоретически, теперь хореографы решили исследовать художественную эстетику модерна на практике.

Уже само название проекта Танц Nuvo, с одной стороны, заигрывает со словом «новый», намекает на поисковый характер произведений. С другой ― отсылает к терминологии искусства модерн: французскому art nouveau, что в переводе означает также «новое искусство». Здесь устремленность вперед (в полном соответствии с динамической действенностью модерна) сочетается с отсылками к искусству первой трети XX века. Как известно, модерн был сложным явлением, охватывающим самые разнообразные художественные школы. Его основные черты — орнаментальность и декоративность. Присутствуют они в Танц Nuvo. Три контрастных, кардинально разных работы базово опираются на визуальную эффектность, узоры, театральную изобразительность, экспрессию. Есть здесь и другие черты модерна, но обо всем по порядку.

Работа Константина Кейхеля «Моно» начинается со светозвуковой увертюры (композитор Константин Чистяков, художник по свету Ксения Котенева). Четкое, рубленое basso ostinato ни на секунду не прекращается и не отпускает внимание зрителя. Фундамент баса расцвечивается либо ненавязчивой мелодией, которая вступает в ритмический контрапункт с основой, либо световыми и лазерными всполохами. Пространство сцены затемнено и разделено световыми полосами на три плана: дальний, средний и ближний. В этой светозвуковой среде неявно зарождается движение. Десять танцовщиков сначала только лишь думают о возможности его совершить, затем медленно инициируют в теле, распространяют по пространству сцены, то выстраиваясь в тут же рассыпающуюся колонну, то растекаясь на неровные линии-волны. Большой эпизод посвящен идее perpetuum mobile: в нем танцовщики постоянно перемещаются по периметру сцены, каждый раз замещая друг друга в момент достижения центра сцены. Индивидуальный танцевальный поток с каждым следующим витком нарастает по амплитуде, а затем утихает и растворяется в световом рисунке. Поддерживают эффект постоянной динамики эпизоды вращений ― то в дуэтном соединении, напоминающем диковинного зверя, то по отдельности, но одновременно.

Плавное, мягко перетекающее танцевальное движение не останавливается, и в этом свойстве оно бесконечно родственно движению модерна, которое стремится к постоянной трансформации, к ликвидному состоянию художественной энергии, как в работах Альфонса Мухи, Обри Бердслея, Анри Тулуз-Лотрека или Германа Обриста.

В этой плавности, мудрой продуманной архитектонике и эмоции, спрятанной за фасадом невозмутимости, и проявляется «японскость», а также цельность, заявленные авторами.

Кстати, ориентальность и интерес к Востоку также является одной из примет стиля модерн. Эту сторону Танц Nuvo раскрывает работа Ирины Кононовой «Этот великолепный век». Отталкиваясь от сюжета известного турецкого сериала, хореограф выстраивает свой собственный, в котором вокруг главного героя-султана три жены, друг, брат и слуга плетут мнимые или реальные интриги, предают, изменяют, покушаются и примиряются. Действие происходит в пустом пространстве сцены, где время от времени возникают те и иные предметы: диван, люстра, поднос с посудой, кувалда. Естественно, каждый из предметов порождает цепочку действий-событий, которые закручивают пружину конфликта и приближают его к развязке. Стиль тюркери ― ориентальная связка историзма и модерна ― здесь проявляется в декоративности, в ярких костюмах героев, а также в сюрреалистических элементах сценографии: огромные верблюжьи ноги, то и дело спускаются с колосников сцены, характерные орнаменты плывут по заднику (художник-постановщик Ульяна Еремина). Танцовщики, элементы декораций и сценографии, будто яркие сгустки энергии, сверкают в пространстве спектакля и вместе с тем всякий раз таинственно растворяются в серой рамке портала сцены.

Таинственность, сюрреалистичность, интерес к потустороннему ярко проявлены в третьей части Танц Nuvo ― работе Анны Щеклеиной «Озеро». И это тоже одна из характеристик искусства модерн. Круглый наклонный подиум, ограничивающий пространство действия, ― будто место проведения сеанса спиритизма, точка контакта с тенями прошлого или будущего (художник-постановщик Галя Солодовникова). Подиум окружен гигантскими стеблями белого борщевика ― трансформированный и переосмысленный растительный орнамент, а на заднике абрис сцены-озера отражается, как в зеркале, в круглой проекции. Только зеркало сцены отражает не реальность, а показывает символы, сновидения, метафоры: полнолуние, солнце, затмение, расширяющийся и сужающийся зрачок, расползающиеся насекомые-черные точки. Танцовщики, замотанные в бинты, как мумии, тяжело перемещаются по белому застывшему озеру, а затем оживают, но не в виде людей, а в виде загадочных водных существ: ихтиандров, покрытых мерцающей чешуей, пружинистыми водорослями, развевающейся густой сеткой паутины. Это магическое место населено не прекрасными белыми птицами, а телесно-красными земноводными. С телесностью существа обретают и ритм биения сердца, жизни, звука. Здесь электронно-зудящий фон сменяется на фон медитативный, а затем и макабрический (композитор Василий Пешков). Вместе с ним меняется и тип движения танцовщиков: от отрывистого скупого почти зажима через полумаскарадную пляску смерти (или жизни) к ритуальному хороводу вокруг озера. В финале разбросанная красная земля подчеркивает трансформацию перехода от состояния анабиоза к пробуждению. Стремление к единению с природой, заключенное в лаконичную, герметичную форму, ― еще один признак искусства модерн, который стремится отсечь все лишнее в естественном.

Что же, похоже, современные российские хореографы вполне способны отталкиваться от так называемых больших нарративов и не нуждаются в дополнительных подпорках в виде старших коллег, сравнений и других проводников.

Остается лишь только отметить самоотверженную, профессиональную, живую работу каждого танцовщика труппы и пожелать театру не останавливаться в постоянном поиске, движении и танце.