Пети интерпретирует все вне и вопреки человеческого объяснения.
Когда я узнала, что меня приглашают на репетицию балета «Пиковая дама», сказала об этом маме, драматической актрисе, человеку, который десятилетиями существует в пространстве рядом с балетным театром. Она, профессиональный зритель и артистка, сказала мне потрясающую вещь: «Не пытайся на первой репетиции показать результат, постарайся понять, что от тебя хотят». Этот совет дал мне абсолютную внутреннюю свободу. На репетицию я пришла с незнанием, что будет дальше, но с желанием понять, что от меня ждут.
Все, что связано с Роланом Пети, было очень забавно и артистично. Я пришла в репетиционном костюме и в теплом платке, наброшенном на плечи, поздоровалась, попыталась завести разговор, спросила, как он видит героиню, какая должна быть обувь. Как я поняла потом, он только в тот момент стал думать, какая будет обувь, и сказал: «Самое главное, чтобы были шелковые тесемки». Я кивнула, соглашаясь с ним. А дальше произошло чудо — он спросил, может ли он воспользоваться моим платком, и взял мою большую шаль, отошел к станку в дальний край зала, как бы в конец сцены, набросил ее себе на плечи, завернулся, слегка приподнял плечи и сощурил глаза, попросил, чтобы зазвучала музыка, и стал вкрадчиво делать шаги сверху вниз. Удивительное дело — его поза дала мне так много информации, какой не дали бы наши долгие разговоры и рассказы про персонажа. Для меня было откровением, что Ролан Пети никогда не приходил с готовым хореографическим текстом, он потрясающе ориентировался в музыке, феноменально знал ее и начинал здесь и сейчас существовать, вдохновленный некой идеей, и потом результат в хореографическом выражении стопроцентно совпадал с музыкой. Это было невероятно: эти первые шаги, первые движения, которые он стал мне показывать, а я за ним повторять...
Потом Николай Цискаридзе упомянул, что после того, как мы сделали первый и второй эпизоды, Пети сказал: «У нас есть графиня». Если это так, то это было чудо, сработал удивительный совет моей мамы, потому что я не пыталась никого удивить или что-то доказать, я старалась максимально считать информацию, которую хореограф гениально транслировал с помощью своей энергетики. Так началась наша работа. Я, к счастью, имела возможность работать с разными хореографами — и российскими, и иностранными, — и мне всегда было очень интересно, как происходит процесс создания материала, когда ничего нет, есть только идея и музыка — и вот оно начинает происходить на твоих глазах.
Какое главное воспоминание, связанное с Роланом Пети?
Каждый момент был для нас сокровенным и удивительным, мы работали без второго состава, а это экстраординарная история для балетного театра. Когда работаешь со вторым составом, тебе смотрят в ноги, есть элемент соревновательности, в какой-то степени сковывающий, лишающий абсолютной свободы. А у нас эта абсолютная свобода, к счастью, была. И весь процесс работы был сакральным. Знаете, есть такая удивительная вещь: когда мой отец готовился к премьере «Спартака» и когда премьера прошла, он совершенно не осознавал, что произошло и что им было сделано. Я думаю, что мы с Николаем также тогда не понимали, к чему мы имели возможность прикоснуться, какое это чудо и какой клад и для балетного театра, и для наших творческих судеб. В тот момент ты не контролировал себя, не смотрел со стороны, не думал, что делаешь что-то, что создаст какое-то мнение или впечатление, успех. Тем более потрясающе звучало после премьеры признание самого мэтра Ролана Пети, его маленькими фразами. Его чудесная супруга Зизи Жанмер, пришла на сцену и потом, как я слышала краем уха, она ему сказала: «Какая девочка, какая девочка!» Это очень приятно, но не потому, что тешит мое самолюбие, а потому что, когда ты понимаешь, что стал соавтором и угодил в творческом смысле такому человеку, как Ролан Пети, стал для него убедительным и интересным и это оценено им и ближайшим его кругом, — это так дорого и так радостно. Имея хоть маленькую мудрость в нашей профессии, ты понимаешь, что это счастье, которое тебе дано, ты можешь сказать, что это гениально, потому что ты говоришь не про себя, ты говоришь про то, что тебе не принадлежит. Ты просто был приемщиком удивительной информации, и огромная радость, что тебе дали возможность им стать.
В чем его уникальность, на ваш взгляд?
Как сказать, в чем уникальность Микеланджело, Ломоносова, Репина? Уникальность в том, что они гении, и этим сказано все. Они за рамками человеческого понимания, их интерпретация темы за рамками. То же самое с Роланом Пети. Ты не понимаешь, как можно придумать такой спектакль, какой придумывает он. Для нас, конечно, было удивительно, когда этот человек сказал, что поставил более 200 спектаклей, из которых пять — гениальных. И в эту пятерку он включил «Собор Парижской Богоматери», «Кармен», «Арлезианка», «Юноша и смерть», «Пиковая дама». Какое счастье, что мы вошли в эту пятерку! Пети интерпретирует все вне и вопреки человеческого объяснения. Как он находит такие хореографические образы, как он придумывает эту историю, как чувствует пушкинскую тему — ведь этот спектакль абсолютно пушкинский! Такое под силу только гению и не поддается объяснению. Ты просто смотришь, например, на сцену бала и понимаешь, что это не бал, а образ бала, что это не игорный дом. Ты читаешь пушкинскую повесть, легко написанную, но в ней глубина невероятная, и Пети удалось рассказать эту повесть хореографическим языком и дать своему спектаклю глубину. Самое удивительное в балетном театре то, насколько мы, артисты, зависимы от хореографа, от музыки. Наверное, в десять раз более зависимы, чем артисты драматического театра. Но тем более ценно, когда в балетном спектакле хореограф дает тебе фрагмент, в котором можно говорить о себе. В драматическом театре бывают роли исповедальные, когда говоришь слова героя, но он абсолютно твой, и это чудо, ради которого выходят на сцену. В балете такое бывает крайне редко. И в «Пиковой даме» были такие моменты, когда я понимала, что могу рассказывать с помощью пластики и движения внутренние, близкие, глубокие, только мне одной понятные вещи. Эту возможность дает мне хореограф. Совершенно феноменально! Чудо то, как Ролан Пети умел пользоваться паузой, что под силу только великим, потому что, взяв такую музыку (Шестая симфония Чайковского), нужно понимать, что в ней есть моменты, когда перетанцевать ее невозможно, и внутренняя идеальная музыкальность дает Пети возможность останавливать действие. И он его останавливает смело и гениально, а ты доверяешься мизансцене, которая несет тебя в правильном направлении.
