Успех в балете — всегда результат преодоления, считает первая солистка НОВАТа Екатерина Забровская. Минувший сезон стал для балерины прорывом: ее репертуар пополнили сразу пять ведущих партий. В беседе с диджитал-журналом «Балет» Екатерина вспоминает первые шаги в профессии, рассказывает о работе над ролями и размышляет о том, как важны на сцене искренние эмоции.
Интервью: Лиза Рагулина
Фото: Алиса Асланова
MUAH: Мария Ониськова
Екатерина, в начале октября вы отметили день рождения. Старт театрального сезона почти совпадает с началом вашего личного нового года. Для балерины это символично. С какими эмоциями входите в этот сезон?
Этот год сильно отличается от предыдущего по эмоциональному состоянию. Прошлый сезон полностью перевернул мою карьеру: я станцевала пять премьер. В ноябре вышла в «Жизели», в марте был «Спартак», потом — Гамзатти, Гюльнара и Джульетта — роль, которую я подготовила за десять дней. Моей задачей было выдержать темп, блокировать все лишние эмоции и выдать качественный результат.
Я очень самокритична, прошлый сезон был нервным, было много слез, все сильно выматывало. В новый сезон я вошла с намерением доработать все роли: не просто отточить порядок, а добавить в спектакль что-то свое. Я пообещала себе работать над уверенностью и стабильностью, без самобичевания и с трезвой головой. Мне нужно объяснить себе, что я солистка, балерина — до меня это осознание пока не дошло.
Чему прошлый сезон научил вас? По ощущениям, это закономерные изменения или резкий скачок?
Это точно был резкий скачок, но я придерживаюсь мысли, что добросовестный труд рано или поздно окупается: чем больше вкладываешь, тем больше получаешь. У меня не было плавного перехода по ступеням. Три года я танцевала ведущие партии лишь трижды за сезон. Было тяжело: танцевать в кордебалете, а раз в полгода выходить ведущей.
В начале сезона, когда Александр Владимирович Омар стал руководителем нашей балетной труппы, мы начали готовить с ним Жизель. Это было эмоционально сложно, но интересно. Александр Владимирович преподавал актерское мастерство в Академии Вагановой, поэтому мы много работали над жестами и эмоциями, а для меня это очень важно. Выучка, может, у меня и не идеальная, что греха таить, но эмоциональность придает мне изюминку. Я всегда выхожу с настроем показать свое видение истории, не просто сделать технику.
Эта роль стала переломным моментом, психологически это был самый тяжелый спектакль — он научил меня, как не стоит готовить премьеру. Я себя загнала так, что ноги были стерты в кровь — как любят показывать в фильмах и сериалах про балет.
Пройдя «Жизель», я поняла: подобных эмоций быть не должно. К «Спартаку» я подошла с холодной головой, эта премьера прошла уже спокойно.
Бывает ли, что роль меняет вас? Какие партии запомнились как испытания? Может, в каких-то вы открыли себя.
Психологически переломной была «Жизель». «Спартак» стал вызовом в плане поддержек: опыта было маловато, месяц до премьеры я целыми днями прогоняла поддержки в голове перед сном или пока гуляла с собакой. Программировала себя не бояться и сделать.
«Баядерка» тоже стала для меня особенной — я впервые в жизни сделала фуэте на сцене. Думаю, этот момент помнит каждая балерина, ведь не всем выпадает такой шанс. Здесь тоже нужно было проявить характер.
С появлением в моей жизни множества спектаклей я поняла, что каждая героиня — это я. Женщина бывает разной: нежной, страстной, грустной, злой. В каждой роли я ищу себя — иногда это происходит быстро, иногда нужно время.
Например, с Редисочкой из «Чиполлино» я до сих пор не до конца подружилась — мой мозг пока ее отвергает, тяжело даются хитрость и прозорливость. А вот Эсмеральду эмоционально было показать проще — видимо, потому, что я много танцевала характерные танцы.
После «Собора Парижской Богоматери» мне дали «Золушку», этот балет сначала тоже дался с трудом. Я не видела себя в романтической роли, но благодаря Виктории Викторовне Ряженовой, моему педагогу, мне удалось показать образ Золушки: простой и бытовой в первом акте, изысканный и классический — во втором. Со временем эту партию я очень полюбила, станцевала ее в Михайловском театре. С каждым спектаклем у меня этот образ обогащается.
Наверное, мой минус в том, что все роли я проживаю. Я не умею играть. Даже улыбаться на фото не умею — не получается искусственно. Наверное, роли удаются потому, что во мне есть что-то от каждой из моих героинь.
Одна из ваших значимых партий — Эсмеральда в «Соборе Парижской Богоматери» Ролана Пети. Как выстраивали этот образ?
Эсмеральда — моя первая сольная партия. До этого я танцевала только в кордебалете.
Когда для постановки «Собора» в НОВАТ приехал Луиджи Бонино, после просмотра труппы он внес меня в список исполнителей. Но тогда мне не хватало уверенности, поэтому на премьерные спектакли меня не выпустили.
Спустя два года Виктория Викторовна предложила мне все-таки подготовить эту роль. Как только мне сказали о назначении, я начала читать роман Виктора Гюго. Понятно, что балет отличается по структуре, но понять его суть и атмосферу книга очень помогла.
Там подробно описывается образ Эсмеральды, а его, как мне кажется, часто путают с Кармен. Эти героини разные: Кармен знает, что она красива, сексуальна и властна, и пользуется этим. А Эсмеральда не имеет корыстной цели — она такая, какая есть, юная и скорее наивная, чем похотливая. На репетициях я всегда слежу за тем, чтобы оставаться игривой цыганкой — манящей, но не грубой.
Опирались ли вы на чью-то интерпретацию или увидели эту роль по-своему?
В поисках себя в этой партии я пересмотрела многих исполнительниц, что-то от них брала. Но спустя несколько спектаклей это «что-то» перерастало в мое. У каждого есть свои фишечки, из которых складывается образ.
Стоя в кордебалете, я очень добросовестно копировала девочку спереди. Теперь, когда ведешь спектакль, сложно понять, какая ты и что ты можешь, какие позы тебе идут. Эта работа до сих пор длится, чтобы не копировать, а вытаскивать свое.
С кем вы работали над ролью?
Луиджи Бонино, преемник Ролана Пети, приезжал в Новосибирск несколько лет назад, когда ставил премьеру. Со мной уже работали наши педагоги Владимир Георгиевич Григорьев и Виктория Викторовна Ряженова, а также Леонид Сарафанов.
Вам близка современная хореография? Вы лауреат Всероссийского конкурса именно в этой номинации.
Я всегда считала, что современная хореография мне больше по душе. Когда выпускаешься, обычно спрашивают, что ты хочешь танцевать. Чаще все называют классические партии, а мне хотелось индусский из «Баядерки», цыганский Голейзовского… Я была характерной балериной. Мне нравились все эти эмоции, страсть, переживания.
Честно говоря, учась в колледже, я не понимала смысла вариаций — меня это никогда не вдохновляло. Девочки проходили классические партии, а я думала: зачем? Танцуешь безэмоционально, только убиваешь ноги — это меня смущало. А характерные партии мне нравились всегда.
Ваш репертуар очень разноплановый — от классики Петипа до современной хореографии Начо Дуато, Эдварда Клюга, Фредерика Аштона. Чей стиль вам ближе по духу, а что дается сложнее?
Из современной хореографии мне нравится стиль Начо Дуато, у него пластичная хореография.
А сложнее всего мне дается классика. У меня есть предубеждение, что чистая классика должна быть идеальна: нужно выверять все позы и позиции. В современной хореографии ты больше играешь корпусом и руками… Не сказать, что там допустимы погрешности, но это все равно другая пластика. А в классике нельзя допускать никаких ошибок — в этом сложность.
Чем работа над неоклассической ролью отличается от классической или демихарактерной?
Сначала мне казалось, что в неоклассике можно сказать больше, а в классике невозможно выразить эмоции, но теперь я так не думаю. И в классическом танце можно сказать очень много — нужно стремиться к этому, знать, о чем ты танцуешь, понимать каждое движение, взаимодействовать даже взглядом с окружающими. Когда это получается, вариация перестает быть сухой. Сейчас я вижу смысл в каждом движении, во всем могу его найти. Да, что-то может не получиться технически, но если ты понимаешь, о чем танцуешь, даже классическая вариация обретает смысл.
В вашем репертуаре есть необычная постановка — балет Эдварда Клюга Radio and Juliet. Чем особенна для вас эта роль?
Radio and Juliet — мой любимый спектакль. Я всегда с трепетом смотрю афишу и составы, и так тоскует сердце, если не вижу там себя. Это была моя мечта со времен колледжа.
Придя в театр, я не пропускала ни одного спектакля, каждый раз сидела в зале. Боялась даже вслух произнести, что хочу эту партию станцевать. И как-то после очередного спектакля мне сказали: «Катя, давай учить, у нас полтора месяца, выйдем, если успеем». В этот день я не спала ночь, переполняли эмоции — мечта сбылась, а такое случается редко.
Хореография очень сложная. Эмоционально это невероятный спектакль: музыка Radiohead звучит на весь зал, атмосфера потрясающая. Ты одна девушка, и с тобой пять красивых мужчин танцуют на сцене. Кажется, что воздух становится густым — все сливается в энергетическую бомбу, шкалит адреналин, хотя в роли я уже уверена. Трясет от удовольствия, от распирающей энергии, и после спектакля эмоции невероятные. Зрителю тоже нравится, всегда бурные овации. Сложно после такого успокоиться.
В своих интервью вы говорили о вдохновении — той мысли, которая приходит перед спектаклем и заставляет по-новому посмотреть на образ.
Это непредсказуемо. Я еще не открыла секрет этой мысли. Причем я никогда не считала это вдохновением, но, наверное, вы правы, это оно и есть.
Бывает, готовлюсь к спектаклю, вроде все идет хорошо, но что-то не так — как будто не нашла ту эмоцию, с которой выйду на сцену. Тогда стараюсь что-то посмотреть, куда-то сходить, иногда включаю записи старых спектаклей. Перед «Золушкой», например, я люблю смотреть советский фильм «Хрустальный башмачок» с Раисой Стручковой, в актерском плане она идеально передает роль.
Еще я занимаюсь волонтерством — помогаю бездомным животным. Это отнимает много энергии, но и дает очень много. Совмещать волонтерство с театром тяжело, особенно в моменты, когда приближается спектакль, а на улице вдруг находишь щенка: нужно забрать, пристроить... Это сложно, но от осознания, что на одну счастливую семью стало больше и на одно бездомное животное — меньше, на душе становится тепло. Эти эмоции меня подпитывают.
Как начинался ваш путь в балете?
Сама я с Алтая, из деревни Ая — прекрасное место. Алтай — мое сердце, душа, место силы. Там я ходила в сельский кружок танцев. В детстве я и танцевала, и рисовала, и лепила из глины, но мама сказала выбрать что-то одно — я выбрала танцы.
Однажды педагог принесла распечатку — приглашение в Новосибирский колледж. Тогда я даже не знала, что такое балет. Просто поняла: у меня есть шанс выбраться из деревни. Родителям это казалось абсурдом. А я сказала: «Все равно меня повезете», — закрылась в комнате и не выходила. Через несколько дней им просто пришлось меня отвезти.
Первый раз меня не взяли — сказали приехать в августе на добор. Все лето я готовилась, но меня укусил клещ, пришлось лежать в больнице под капельницами. Как только выписалась, мы позвонили в колледж, но там сказали: «Девочка слабенькая, наверное, не возьмут». Я решила, что все, не поеду. А мама сказала: «Не поступишь — сходим в зоопарк». Я согласилась, и мы поехали в Новосибирск.
В училище меня взяли. А в зоопарк я, кстати, попала впервые только лет в семнадцать, уже на втором курсе.
Расскажите об учебе в Новосибирском училище. Как проходило это время? Кто ваши педагоги?
Моим первым педагогом была Бирюкова Татьяна Николаевна. Она научила меня усердно работать. Я очень благодарна ей. Насколько помню, именно ее слово было решающим, чтобы меня приняли в колледж.
Потом нас взяла Анастасия Олеговна Данилова — именно она внушила мне, что из меня может что-то получиться, дала веру в себя. На выпускных курсах нас взяла Татьяна Константиновна Капустина.
Признаюсь честно, учиться было тяжело. Было много слез, я много раз хотела все бросить. Останавливала только мысль о том, сколько сил вложила мама, чтобы я училась. Я просто не могла позволить себе сдаться, но, конечно, очень скучала. К подружкам приезжали родители, а ко мне — раза два-три за все время, не было возможности. Теперь для меня слово «скучать» даже непонятно — это просто фоновое чувство. Я всегда скучаю по маме, но это уже не боль, а что-то привычное. А в детстве было очень больно.
Сложно было еще и потому, что у меня не было данных, которые могли бы облегчить обучение. Были проблемы с формой, я постоянно худела. Это было ужасно, в плане веса я прошла через все. После колледжа я долго восстанавливала организм, искала свои пищевые привычки. Только сейчас здоровое питание стало моей повседневностью.
Это было настолько сложное время моей жизни, что многое я просто не помню. Тогда в голове было много сомнений, а сейчас я понимаю — сомнения нельзя впускать в свою жизнь.
С какими целями на карьеру вы выпускались?
Я просто хотела работать. Мне было неважно, где стоять. Главное — чтобы я была нужна, чувствовала востребованность. Кордебалет я прошла полностью. В этом есть плюс — я знаю все спектакли буквально наизусть.
Я всегда была очень ответственной, всегда знала порядок. В первые годы работы стояла везде и всюду — и мне это действительно нравилось. И если долго не было спектаклей, появлялись мысли, что что-то не так. Сразу хотелось куда-то вписаться, выйти на сцену, быть в деле.
В каком амплуа вас видели первое время работы в театре?
Меня считали характерной балериной. Я танцевала все подобные номера — цыганский, индусский, палестинский — и исполняла в них сольные партии. Первую категорию я получила именно за роли в характерных танцах. А так, все по классике: лебеди, виллисы, тени… Мне же было все равно: главное — танцевать.
Почему выбрали Новосибирский театр?
НОВАТ — театр для артистов. У нас прекрасный ремонт, просторные гримерки, хорошие залы, огромная сцена, четыре репетиционных зала, удобное пространство для разогрева за кулисами.
Если в первые годы я думала, что поработаю недолго и пойду дальше, то вскоре поняла — у нас очень комфортный театр. И конечно, замечательная публика: всегда громкие аплодисменты.
Со временем здесь появляются люди, которые приходят именно на мои спектакли. Это очень приятно. Стараюсь отвечать на каждое сообщение зрителей — для меня это действительно ценно.
Расскажите о планах. Над чем сейчас работаете?
Если прошлый сезон прошел под лозунгом «выжить», то в этом сезоне нужно закрепиться. Потому что станцевать премьеру — это одно, а найти в спектаклях что-то свое, чтобы зрители приходили именно на тебя, — уже сложнее. Моя задача на этот сезон — стать увереннее, стабильнее, доработать спектакли прошлого года.
Сейчас я готовлю партию Мари в «Щелкунчике» Григоровича. Выписок на составы пока нет, но если такой спектакль случится в моей карьере — это будет большим достижением. По технике он очень сложный и имеет огромную культурную ценность в мире балета. Прикоснуться к этой хореографии для меня — гордость, честь и радость.
Кто помог вам стать такой, какая вы есть сегодня?
Огромная благодарность Виктории Викторовне Ряженовой, моему педагогу в театре. Она взяла меня под опеку, вложила столько эмоций, помогала пережить все мои переломы, учила буквально заново стоять, ходить, чувствовать. Конечно, отмечу Татьяну Константиновну Капустину, у которой я выпустилась.
Спасибо нашему худруку Александру Владимировичу Омару и, конечно, Леониду Сарафанову, который заметил меня и доверил первую сольную партию. Именно при их руководстве у меня случились Эсмеральда и Золушка.
Благодарю Ольгу Геннадьевну Крупко — педагога по характерному танцу в колледже. Она не дала мне уйти, влюбила в характерный танец, вытащила из меня ту эмоциональность, которая потом стала моей изюминкой.
И конечно, спасибо маме. Она прошла со мной весь путь, переживала все вместе со мной. Наверное, она не была готова к таким моим успехам, но сейчас ездит на все спектакли, на все премьеры — и волнуется всегда так, будто сама выходит на сцену.
На самом деле, я благодарна за каждое слово, которое мне кто-либо когда-то говорил. Я люблю, когда меня критикуют, но не за спиной, а когда подходят и говорят: «Катя, стопа у тебя косилась некрасиво». Это так классно, ведь уже в следующий раз появится возможность все исправить. Я помню все замечания о каждом движении — любое слово ценно и помогает становиться лучше.
