В качестве финального спектакля на фестивале «Дни балета в Гамбурге» Джон Ноймайер в этом году выбрал свою свежую работу, вдохновленную Мессой си минор Иоганна Себастьяна Баха: Dona Nobis Pacem показали накануне заключительного Nijinsky Gala.
Текст: Ольга Угарова Фото: Киран Вест
В предисловии театрального буклета к спектаклю Dona Nobis Pacem выделено обращение Джона Ноймайера к зрителям: «Мне было сложно выбрать последний спектакль, и, в конце концов, я остановился на Мессе си минор. Но не потому, что это величайшая музыкальная работа всех времен и народов, как сказал швейцарский композитор и издатель Ганс Георг Негели, а потому, что эта постановка показывает труппу Гамбургского балета во всех ее проявлениях».
Бах занимает особое место в жизни и творчестве Ноймайера. В корпусе его духовных постановок есть не один балет на сочинения композитора, включая «Страсти по Матфею» и «Рождественскую ораторию». За так называемую Высокую мессу на латинский текст католического ординария хореограф впервые взялся в 1987 году. Тогда некоторые части вошли в спектакль для Парижской оперы «Магнификат». Долгое время хореограф шел к полноценному балету на эту музыку, и вот чуть больше года назад публике была представлена постановка Dona Nobis Pacem. Ее он посвятил своему другу Гюнтеру Йену, многолетнему директору Церкви Святого Михаила в Гамбурге, знакового места для Ноймайера («Эскизы Страстей по Матфею» были впервые показаны в этом храме). Название работы «Даруй нам мир» отсылает к последнему разделу масштабной мессы Баха, рукописная партитура которой входит в документальное наследие и реестр «Память мира» ЮНЕСКО.
Балет имеет форму хореографических эпизодов, которые визуально и пластически оформляют каждую часть мессы. Здесь нет сквозного сюжета, но есть герои, проводящие нас за собой через всю кантату. Главный персонаж — Он. Его исполняет премьер труппы Алекс Мартинес — танцовщик, очень точно пластически и драматически выражающий суть духовно и физически надломленного протагониста. Небольшого роста, мальчишеской фактуры, Мартинес на протяжении двух часов раскладывает свое тело и душу на части — буквально. Хореографический язык образа заложен в монологе первой части: угловатые движения, сгорбленная от страха спина, глубокие плие, выгибания корпуса. На сцену Он медленно выходит с чемоданом, где вместе с фотографиями хранится память и вся его жизнь. Наблюдатель в одежде с надписью «Пресса» снимает его на камеру, фиксируя, но не вмешиваясь в происходящее. Отрешенный герой ставит чемодан и пытается спрятаться за него — закрыться от болезненных воспоминаний, испещренных тревогой и драмой. Весь пролог, который начался с появления задыхающейся и обессиленной души героя (экспрессивный солист Луис Мусин), отчаянно трагичен.
Коллажная структура постановки и динамичный ритм, заложенный Ноймайером, позволяют все время освежать горькие эпизоды спектакля безмятежной или блаженной радостью. Такая форма созвучна в первую очередь контрастной основе мессы Баха, где линии страдания прерываются благостными линиями и наоборот. Каждый раз после земной скорби в балете Dona Nobis Pacem возникает небесный свет: ангелов, природы, духа.
Так, во втором номере первого акта, как дуновение ветра, появляются на сцене балерины в разноцветных девичьих платьях в стиле 1940–1950-х годов пастельных тонов. Они похожи на полевые цветы, их танец дарит первый глоток кислорода. Изящный pas de quatre выстроен вокруг парящих арабесков, стелющихся обводок, жете, ранверсе. Геометрия поз выстроена на контрасте с округлыми руками, образующими кольца. Разнообразие лексики внутри фраз увлекает за собой не только публику, но и протагониста, постепенно очаровывающегося божественным светом, который чуть позже во всей красоте принесут на сцену Ангелы.
На фоне золотистой стены ансамбль в белых легких одеждах в номере Gloria (лат. «Слава») с настроением гимна побеждает напряжение предыдущих мизансцен. Но и сюда врывается контраст. Классическая полифония хореографии Ноймайера звучит остро и резко: пока Ангелы увлечены парящим танцеванием, по земле тяжелой поступью бредут беды. Артисты разных возрастов, включая студентов школы Гамбургского балета, пересекают сцену грузными шагами, и Он, ведомый состраданием, не может следовать за небесными посланниками, а, будто Иисус, стремится к страждущим.
Диалог боли и освобождения хореограф передает разнообразием декораций, колорита и пластики (все разработано самим Ноймайером). В визуальный ряд вошли конструкции фасада дома, усыпанного фотографиями, бетонные стены, полупрозрачные, почти тюлевые, экраны и тот самый золотой фон Ангелов. Цветовая палитра костюмов составлена из благородных сложных тонов: темно-красного цвета, жемчужного, болотно-зеленого, черного и белого, время от времени совершенно ослепительного. Софиты то погружают сцену во мрак, то заливают ее светом, чередуя драматический эффект с праздничным.
Пластический язык решен в рамках той же композиции противоположностей, объединяющей цикл постановки, и составлен был, по словам Ноймайера, из всего того, что он изобретал всю жизнь. Стремительное мерцание движения может противопоставляться статичным позам, мягкие руки — жесткой линейности, античная строгость рисунка — современной деконструкции классической лексики.
В хореографии, сценографии, костюмах, световой партитуре на протяжении двухактного опуса все время переплетаются добро и зло, темное и светлое, отчаяние и спасение. Иногда, как в мужском полуобнаженном соло «Тень» (эмоциональный премьер Алессандро Фрола), на фоне проекции гриба ядерного взрыва, интертекст конкретен и узнаваем. Иногда, как во множестве дуэтов и массовых сценах, — метафизичен. Последнее расширяет идеи и метафоры постановки до многослойных смыслов и уводит ее в философское поле. При этом внутри любого высказывания на каждый номер грандиозного цикла мессы остается своя драматургия. Например, в душераздирающем pas de deux Эдвина Ревазова и Анны Лаудере окаменевший герой, несмотря на дуэт, касания, поддержки, притяжение, не в силах посмотреть на возлюбленную, устремляя глаза вдаль, в небытие. Судьба развела эту пару по разным мирам: они хотят соединиться, но весь танец пронизан трагичной невозможностью быть единым целым.
Чем ближе к финалу Dona Nobis Pacem, тем ранящие истории макро- и микрокосмоса спектакля насыщеннее. Однако под фотокамерой Наблюдателя (образ Всевышнего) пронзительными становятся картины лирические, избавляющие от терзаний и примиряющие с жизнью. Героиней здесь стала в том числе Она. В разных номерах утонченная датчанка Ида Преториус в платье красного цвета, одного из оттенков литургических облачений католических священнослужителей, передает непорочные женственные образы. Все чаще в хореографическом рисунке возникает символ креста — в некоторых сценах его метафорой становится Он, в других — женское начало. Вера и любовь проходят через весь спектакль: Ангелы, паства и нежные цветы из второго номера балета прорываются на сцену и танцуют в ликовании с лишившимися надежды, возвышают их, поднимают на руках.
Вслед за страданием приходит преодоление тревоги и трагедии: тут Ноймайер в рельефной структуре постановки во всем сливается с полифонической концепцией Баха. Мажорные апофеозы мессы, как в номере Sanctus (лат. «Свят»), оформлены триумфальным ансамблем божественной энергии Ангелов, а трио на Agnus Dei (лат. «Агнец Божий»), как и сама музыка этой элегической арии, в деликатном и мягком тексте ласково озаряет тьму, подводя нас к завершающей сцене — Dona Nobis Pacem. Где-то очень далеко в лучах солнца в небесах ходят Ангелы, и Он, спасенный, может спать в мире, затерявшись среди светлых образов. У него был долгий путь из глубин страданий, теперь его ждет бесконечный покой.
