Театр — это форма памяти. Каждый спектакль — эхо тех, кто наполнил его своим дыханием, задал ритм, интонацию.
Андрея Петрова, основателя и художественного руководителя «Кремлевского балета», вспоминает Алиса Асланова, восемь лет служившая в его труппе.
При подготовке этого спецпроекта я провела три дня в театре «Кремлевский балет». Жизнь течет своим чередом: педагоги, когда-то работавшие со мной, наставляют уже новых артистов, расписание на день висит на той же стене, в большом зале идут репетиции. И кажется, сейчас распахнется дверь, стремительно войдет Андрей Борисович, все сразу подтянут спины и репетиция пойдет совсем в другом ритме… Но портрет над фортепиано напоминает, что этого уже не будет. Два года назад Андрей Борисович Петров, создатель и бессменный художественный руководитель «Кремлевского балета», покинул этот мир. Тогда писать не получалось — все произошло так внезапно, так рано…
Сегодня исполняется 35 лет его театру. Театру, в котором я служила восемь лет. Может показаться, что это не так уж и много — даже не половина от отведенных балетному артисту двадцати лет на карьеру. И все же благодаря Андрею Борисовичу мои годы в театре были стремительными, содержательными и очень счастливыми. Он многому меня научил — иногда словом, но чаще делом и поддержкой.
2009 год. Мне 19 лет. Я держусь за боковой станок и стараюсь не показать волнение — решается моя судьба. Спиной ощущаю пристальный взгляд руководителя театра «Кремлевский балет», вижу его впервые и пытаюсь произвести наилучшее впечатление. В конце урока он честно мне говорит: «Вы маленького роста и поэтому не совсем подходите для нашей труппы, я могу взять вас на солистку, вы могли бы начать с Мари в «Щелкунчике», но мне нужно подумать». Через неделю, после еще двух просмотров, он принял меня в труппу и сдержал обещание: Мари я станцевала через три месяца. Он всегда держал слово.
Андрею Борисовичу удалось создать необычный театр. Мы, артисты, танцевали его авторские балеты, но при этом не чувствовали себя ограниченными одной лексикой: баланс между оригинальными постановками и классикой был равноценным. Помимо бережных редакций классических балетов, таких как «Лебединое озеро», «Спящая красавица» или «Жизель», в афише также были бесценные «Ромео и Джульетта» Юрия Григоровича, его же «Корсар», «Баядерка» в версии Андриса Лиепы, «Красавица и чудовище» Уэйна Иглинга, «Дон Кихот» Владимира Васильева.
Особый интерес в репертуаре для меня представляли как раз авторские спектакли Андрея Борисовича: «Снегурочка», «Руслан и Людмила», «Эсмеральда», «Щелкунчик». Во многих из них я прошла путь от кордебалета до ведущих ролей, поэтому могла разложить на молекулы эти спектакли. Меня, как балерину, восхищала его способность чувствовать музыку, через которую он доводил до пика трагическую тему, создавая чувственные, страстные и полные ясности адажио. В обожаемой мной «Снегурочке» есть два таких адажио во втором акте — абсолютно разных, именно в них происходят ключевые трансформации главных героев.
Первое адажио начинается с внезапного появления Снегурочки на празднестве: сцена замирает, она в полной тишине смотрит в глаза Мизгирю. До сих пор помню кожей этот момент, полный одиночества на сцене, несмотря на то, что она наполнена артистами; эта пауза и сотни устремленных на тебя глаз помогают полностью войти в состояние героини. В леденящей тишине в этот самый момент в спектакле происходит точка невозврата и для Снегурочки, и для Мизгиря, и для Купавы. Андрей Борисович всегда оставлял артисту пространство для самовыражения, но давал ключи к пониманию. Снегурочку можно было трактовать как разлучницу или как существо, не понимающее, что творит. В нашей редакции она именно ирреальное создание, и это адажио на музыку «Колыбельной песни» Чайковского поставлено так, что зритель видит ребенка, который повторяет то, что подглядел за взрослыми, — в данном случае за отношениями Купавы и Мизгиря. Сколько трогательности в том, как Снегурочка берет руку Мизгиря и прикладывает к своей холодной щеке, пытаясь почувствовать неведомое, а потом этой рукой сама себя и обнимает. Именно в таких трогательных нюансах для меня проявлялся сам Андрей Борисович — личность уязвимая, прекрасная, созидающая через красоту мысли.
Второе адажио — финальное. В нем Снегурочка не просто взрослеет — она окончательно научилась чувствовать, что проявляется в ее решении пожертвовать собой ради любви, отдаться ей без остатка. Тема неизбежности и щемящей грусти заложена в самой «Элегии» Чайковского, но Андрей Борисович поставил дуэт с таким надрывом эмоциональности, что, несмотря на певучесть, адажио получилось стремительным, каждая поддержка в нем наполнена смыслом и поэтикой приближающегося трагического конца.
Подобный эффект есть и в его «Эсмеральде»: в последней сцене Квазимодо выносит умершую Эсмеральду, нежно снимает с ее шеи веревку, на которой она была повешена, и танцует с ее безжизненным телом. Этот ход заставляет оцепенеть от происходящего на сцене и неизбежно вызывает сильнейшие чувства у зрителя. Андрей Борисович любил контрасты, например: в его «Эсмеральде» па-де-де «Дианы и Актеона» отзеркаливает трагедию главной героини — ее несчастная любовь подсвечена идеальным, искрящимся дуэтом двух мифических персонажей.
Мне кажется, он ценил танцевальность в артистах намного сильнее, чем все остальное. Он любил не идеальных, а живых артистов, способных воплощать на сцене поставленные задачи.
С Андреем Борисовичем было очень интересно работать в репетиционном зале. Он всегда требовал выходить за рамки, осознавать свои сильные стороны и акцентировать их в танце. В его театре трудолюбивый артист всегда получал возможность реализоваться, найти свое место. Если ты по-настоящему много работал, у тебя всегда был шанс расти и выходить на сцену.
Особенной для любого артиста является партия, поставленная на него. За мою карьеру такая честь выпала мне лишь однажды — на нас с Кириллом Ермоленко было поставлено виртуозное па-де-де Папагены и Папагено в балете «Волшебная флейта». В нашем постановочном процессе всегда было сотворчество. Андрей Борисович заряжался от настроенных на работу артистов, любил, когда мы предлагали связки сами и бесстрашно пробовали предложенное им. В таком процессе всегда было место находкам. Он не любил легких путей: все его па-де-де были насыщены вращениями и поддержками. Фуэте по точкам, бесконечные обводки, пируэты, поддержки — все это в быстром темпе и с актерскими задачами. Таким тогда получилось и наше па-де-де.
К тому времени наше общение с Андреем Борисовичем вышло за рамки отношений руководителя и артиста, превратившись в общение наставника и ученицы. Он знал, что мне интересна журналистика, и поддерживал все мои начинания. Поэтому, когда я сказала, что хочу завершить танцевальную карьеру, чтобы развиваться дальше в журналистике, он меня понял и поддержал в этом решении. И дал возможность попрощаться с театром красиво — любимым спектаклем «Снегурочка». Знаю, что такая привилегия — выбрать спектакль для прощания — выпадала не всем артистам, и для меня этот жест — особое признание меня как личности в его театре.
Сейчас я еще сильнее ценю именно авторские балеты Андрея Борисовича и открываю их для себя заново. Есть большая разница в том, как ты оцениваешь спектакль, когда живешь внутри него и когда смотришь со стороны. Так случилось со спектаклем «Руслан и Людмила», на мой взгляд, недооцененным его балетом. Сегодня, 4 ноября, театр празднует юбилей именно этой постановкой, что символично: ведь именно она стала первым оригинальным балетом Андрея Борисовича после создания театра. В 1992 году он впервые обращается к оперному сюжету и перекладывает его на хореографию (впоследствии он не раз будет перекладывать оперу на язык танца). Взяв за основу оперу Глинки, он создал колоритное полотно, где театральность словно дышит поэзией Пушкина, а сказочные герои совсем не потеряли фактуры. Когда открывается занавес, на зрителя обрушивается масштаб сценографии, помпезных декораций и многообразия костюмов авторства Марины Соколовой — диву даешься от красок и красоты.
Очень ценно, что Александра Тимофеева, нынешний руководитель и в прошлом прима-балерина театра, борется за сохранение в афише таких спектаклей, как «Руслан и Людмила». Да, они не приносят кассы, как «Лебединое озеро», но разве только в этом суть репертуарного театра? Разнообразие — великая ценность как для зрителя, так и для артистов.
35 лет... Многое пройдено, но, уверена, не меньше прекрасного ждет впереди. Я поздравляю родной театр с юбилеем и хочу сказать спасибо Андрею Борисовичу Петрову. За его труд, за доверие, за те счастливые мгновения на сцене, что стали бесценным даром. Низкий поклон и вечная память, дорогой наш!
