На Новой сцене Александринского театра прошла премьера постановки Юрия Смекалова и его творческого объединения «МЭД». «Шинель М» на музыку альтиста Мариинского театра и композитора Вартана Гноро получилась синтетическим посвящением Всеволоду Мейерхольду, Николаю Гоголю и Петербургу. О спектакле рассказывает Ольга Угарова.
Юрий Смекалов давно зашел на территорию режиссуры, но, кажется, впервые стал полноценной частью драматического времени и пространства, которыми он легко дирижирует и жонглирует. Для своей танцдрамы (так Смекалов называет жанр своего спектакля) он выбрал два гротескных и очень петербургских феномена: первый — «Шинель» Гоголя, местом действия которой обозначен Петербург, второй — Мейерхольд. Да, Всеволод Эмильевич не родился в столице Российской империи, впрочем, как и Гоголь, но его творчество вплотную связано с Серебряным веком и театром Петербурга: здесь он становится главным режиссером Театра Веры Комиссаржевской, ставит «Балаганчик» Александра Блока, «Маскарад» Михаила Лермонтова, дирекция Императорских театров приглашает его работать с оперой и драмой и многое другое. Недаром в год 150-летия со дня рождения великого новатора и отца-основателя режиссерского театра Новая сцена Александринки запускает проект «Мейерхольдоведение». В этот контекст и попадает танцдрама Смекалова — и попадает в самую точку.
Свою «Шинель М» Юрий Смекалов, который выходит в роли портного Петровича, раскраивает и пересобирает. Мизансцена теперь такая: 1924 год, режиссер Всеволод М ставит спектакль по повести Гоголя в новых формах. Мы не слышим ни фамилии постановщика, ни названия его метода, но сразу понятно: речь идет о Мейерхольде и его биомеханике. Пространство органично заполнено драматическими и балетными артистами, которые создают творческий хаос, внутри которого предаются пластическим импровизациям с собственным телом и голосом. Смекалов в своей новой работе не просто соединяет тело и текст, танец и драматический театр, он их перемешивает в одном безумном котле, чтобы можно было ощутить кожей, что происходит в театре и душе режиссера Всеволода М. Его спектакль становится не зеркалом, а лупой — увеличительным стеклом метафизических переживаний, дополненных интеллектуальной и стильной музыкой Вартана Гноро с вокалом от сопрано Мариинского театра Гелены Гаскаровой и Екатерины Фениной.
В атмосферу эпохи НЭПа (немаловажную роль здесь играют точные костюмы Сергея Илларионова) на фоне новаторского театра, за которым тут же наблюдает авторитетный актер старинного театра (в блистательном исполнении артиста Театра им. Ленсовета Александра Новикова в премьерном блоке), помещено сразу две истории — и обе про любовь, которая соединяет реальное и сюрреалистичное. Всеволод М страстно влюблен в Зинаиду Р, Акакий Акакиевич — в свою Шинель, ставшую в горячке героя уже не Шинелью, а тонкой девой, с которой он неразлучен. Эти истории окрашены острой — и снова очень петербургской — болезненностью, превращающей диалог режиссера с возлюбленной в шекспировскую страсть в духе «Отелло», где главная роль отдана уже не просто платку, а полупрозрачному могильному савану, а дуэт Акакия с Шинелью — в романтическую притчу о том, что иногда влюбленным не суждено быть вместе.
Вообще двуединство — один из главных приемов этого спектакля. В дуэтах встречаются драматические артисты и балетные танцовщики. Две истории соединяются и расходятся. В первом повествовательном слое в театре без личностей богом становится Мейерхольд, во втором — портной (Юрий Смекалов и Олег Габышев) превращается в демиурга. Есть ад, помещенный сценографом Елисеем Шепелевым в комнату Акакия Акакиевича, и рай, расположившийся ближе к звездам, на чердаке портного, там, где творится чудо, а проводники между этим миром и тонким — черти-чиновники, которые голосовыми демоничными экзерсисами (над ними работал актер театра Илья Дель) стремятся довести трансцендентность постановки до абсурдистского сумасшествия, что соединяет его с контекстом — героев, Гоголя, Мейерхольда, времени и пространства.
Петербург — город мистификаций, метаморфоз, мрачного фарса, балаганных превращений и дьявольского карнавала с переодеваниями. Таким Мейерхольд его видит в тлеющий Серебряный век и исчезающие 1920-е — таким его показывает Юрий Смекалов. Будто в осеннем серо-молочном тумане над каналом Грибоедова в зыбком свете желтых фонарей Блока рождается Акакий Акакиевич, чиновники-бесы играют в карты в том самом аду городской комнаты, действо окутывает русский мороз, одетый в разодранные на пронизывающем петербургском ветру одежды, а шинели множатся на куницу, белку, собаку, бобра, лису и кролика и ту самую кошку. Все будто становится призрачной тенью и плодом воспаленной фантазии: семенящая походка Акакия, его почти детская игра с домиками, которые он переставляет, как в старой клоунаде, привязанность старого капота к хозяину, выраженная в танце Александра Челидзе и Романа Андрейкина, и, конечно, шинели. Последние утрачивают признаки просто желанного одеяния и карнавального костюма, способного в одночасье изменить сущность. Шинели поселяются в театральном пространстве и уже в образе живых существ кружат в танце нервозность Акакия, и в конце концов Куница-великолепная (Злата Ялинич и Дарья Пластун) восседает над всем этим взвинченным действом.
«Шинель М» — синтетическое сочинение не только по своей сути, но и по методу постановки. К работе Смекалов пригласил в качестве сорежиссера драматических сцен и исполнителя роли Всеволода М в одном из составов Илью Деля: он выстроил речь артистов, звучание стихов, прозы, текста Гоголя, стал соавтором линии своего героя.
В сотворчестве с актерами рождались образы. Так, исключительная Лаура Пицхелаури с легкостью перевоплощается из скромной актрисы 1920-х годов в шекспировскую ведьму из глубины веков (здесь, к слову, «Шинель М» снова соединяется с контекстом и будто передает привет уже легендарному спектаклю Юрия Бутусова «Макбет. Кино», где Пицхелаури выходит в главной роли). А Виталий Куликов (Акакий Б), выпускник Академии Вагановой и актер МДТ — Театра Европы, Театра им. Ленсовета и «Приюта комедианта», расширяет драму «маленького человека» до героя, застрявшего между призрачным небытием и недостижимым раем. Но все драматические линии сплетаются с линиями танцовщиков: одни начинают работать с пластикой, другие – говорить, не теряя органики сцены и постановки.
Есть и отдельные эпизоды, решенные исключительно на хореографическом языке. Финальный танцевальный диалог Акакия Б и старого капота перед расставанием из-за новой шинели представлен противостоянием двух героев. Его взаимоотношения с Шинелью-кошкой (Дарья Ионова и Мария Ширинкина) показаны в нежном дуэте под хрупкую лирику скрипки. Другие всевозможные шинели выражены в характерных соло с четкими лисьими, кроличьими или собачьими акцентами. Русский мороз (Григорий Попов и Павел Гасимов), хоть и седовласый, но далеко не хмурый старец, окутывает по кругу сцену в оттяжках и размашистых port de bras, буквально рисуя вьюгу. В нем улавливается скорее форма образа, нежели состояния, — в отличие от острой пластики портного и его подмастерья-ведьмы, которой оказывается после режиссерских превращений Зинаида Р (во втором составе — изящная в своей игре актриса Елена Калинина).
Как же может закончиться такой одурманивающий морок? Настало утро, туман рассеялся, будто и не было Акакия Б в той смутной пелене. Артисты Всеволода М счастливы и поют, все возвращено на круги своя, а ионическую капитель в центре рая теперь довершает бюст Гоголя. Свет стал ярче, памятник на своем месте — абсурду не досталась победа, но точно приз зрительских симпатий.
Фото: Юлия Михеева