Муза «Русских сезонов» Дягилева, любимая артистка Михаила Фокина, хранительница и пропагандист классического наследия русского балета, педагог и первый вице-президент Королевской академии танца, Тамара Платоновна Карсавина по праву считается одной из культовых личностей в истории мирового балета. Ее слава ни в чем не уступала славе Анны Павловой. 9 марта 2025 года — дата особая: в этот день ровно 140 лет назад в Санкт-Петербурге родилась Тамара Карсавина. К сожалению, мы не можем увидеть ее танец, но нам могут рассказать о нем многочисленные свидетельства ее современников — артистов, поэтов, художников, балетных критиков. Все они были очарованы искусством знаменитой балерины.
Волшебница Серебряного века
Как песню слагаешь ты легкий танец —
О славе он нам сказал, —
На бледных щеках розовеет румянец,
Темней и темней глаза.
И с каждой минутой все больше пленных,
Забывших свое бытие,
И клонится снова в звуках блаженных
Гибкое тело твое.
Эти стихи Анны Ахматовой, посвященные Тамаре Карсавиной, были преподнесены ей 28 марта 1914 года. В тот день балерина выступала в знаменитом артистическом кабачке «Бродячая собака» с вечером старинных танцев на музыку Франсуа Куперена. Тогда среди «плененных» искусством артистки были поэты Анна Ахматова, Николай Гумилев, Михаил Кузмин, Петр Потемкин, Михаил Лозинский, Георгий Иванов, художники Глеб Судейкин и Савелий Сорин. «Было это в подвале «Бродячей собаки», там сидели мы, немногие, и ждали, ждали с биением сердца: вот сейчас раздернется завеса у входа в лазурное царство невиданной, неосознанной красоты… И вот перед нами раскрылась сияющая даль, неслышной поступью эльфа в колокольчике белой лилии скользнула фея, — пришла Карсавина… Она танцевала совсем близко перед нами. Мы чувствовали, как на нас точно надвигаются чары волшебницы. Она творила красоты танцевальной пластики с божественной легкостью, она мелькала, кружилась, легко от земли отделялась, подобно цветочному пуху, сдуваемому нежным прикосновением ветерка, она была воплощенный танец… Принцессой из сказки была сейчас Карсавина, и поэты принесли ей жемчуг своего вдохновения, была она музой, нашептавшей поэтам чудесные сны… Как это прекрасно!» — так описал этот памятный вечер критик Эдуард Старк. Да, Тамара Карсавина — «прекраснейшая из женщин ХХ века», по словам того же Старка, стала настоящей Музой для многих художников, поэтов, хореографов эпохи Серебряного века. Ей посвящали стихи, на нее ставили балеты, ее иконография, пожалуй, наиболее обширна из всей истории балета. Карсавина была настоящим идолом художественной интеллигенции, в ее искусстве наиболее полно отразились дух и загадка времени. Тогда в Мариинском театре танцевало немало великолепных балерин, но что же отличало Карсавину?
Безусловно, она была красива, и сцена усиливала сияние этой красоты. Среди ритуала академичных па тонкое лицо балерины — с «темно-синими безднами глаз», в темном ореоле мягкой шевелюры — горело вдохновением. Но на фоне актерских откровений Анны Павловой дарование Карсавиной-актрисы было камерным, оно тяготело к импрессионистической изобразительности. Она никогда не играла, не мимировала, но создавала образы-символы.
Эту грань таланта Карсавиной, столь созвучную эпохе символизма в искусстве, оценил хореограф- реформатор Михаил Фокин. В ее лице он нашел идеальную героиню своих новаторских постановок. Оба — и хореограф, и балерина — появились на сцене в начале ХХ века, эпохи «смены вех» в мировом искусстве. На фоне свершений в музыке, живописи и поэзии академический балет казался музейным достоянием. Остро чувствуя необходимость новых форм и смыслов в хореографии, молодой танцовщик и начинающий хореограф Мариинского театра Михаил Фокин стал создавать революционный по тем временам балетный театр, отказываясь от поверхностных сюжетов и устаревшей пантомимы, опираясь на изобразительное искусство и фольклор разных стран и эпох. Одной из главных идей хореографа было «не составлять комбинации из готовых и установившихся танцевальных движений, а создавать в каждом случае новую форму, соответствующую сюжету». Творческие искания Фокина оказались близки Карсавиной, в его балетах сполна раскрылось ее уникальное дарование. Их сотрудничество началось в 1907 году, и поначалу балетмейстер не видел в ней свою актрису. Тогда, также как и в Парижском сезоне 1909 года, молодой балерине предназначались вторые роли ранних петербургских постановок Фокина. Но вмешался случай: благодаря отказу Кшесинской исполнить в Париже pas de deux Флорины и Голубой птицы (которое Дягилев, предваряя обещанный французской публике балет, назвал «Жар-птица»), ее партию исполнила Карсавина. Их дуэт с Вацлавом Нижинским вызвал бурю оваций.
В следующем дягилевском сезоне состоялся дебют балерины в роли Жар-птицы в одноименном новаторском балете Стравинского — Фокина — Головина — Бакста. Карсавина создала яркий, невиданный доселе образ Девы-птицы, этакую модификацию Одетты-Одиллии эпохи символизма. В прозрачных шароварах, в украшенной перьями короне, из-под которой спускались золотые косы, она пересекала сцену в высоких и стремительных прыжках и походила, по словам Александра Бенуа, на «огненного феникса». Жар-птица открыла галерею восточных образов в творчестве балерины. Зобеида в «Шехеразаде», любимая жена султана в «Исламее», Девушка в «Синем боге», Тамара в одноименном балете, Шемаханская царица в «Золотом петушке» — все эти роли как нельзя лучше подходили томной смуглянке с «бархатными» очами, чьи стильные позы и изысканные жесты поражали яркой декоративностью.
Но была в даровании балерины и другая сторона: Карсавина обладала величайшим лирическим талантом. Благодаря ему ее Жизель и Эвника, Армида и сильфида в «Шопениане» пленяли, по словам критиков, «нежной грацией и трогательно прекрасным образом». Чуткий Фокин выделил эту грань дара Карсавиной в партиях Коломбины в «Карнавале» и Девушки в «Видении розы». Здесь балерина завораживала игрой полутонов и мимолетностью чувств, сводила с ума зрителей, создавая образ вечной женственности. «Минутами не видишь совсем танцовщицы. Видишь женщину в обаянии безвольной, но тревожной чувственности, всю замирающую, всю тающую в настроениях своей души», — писал Аким Волынский. А поэты окрестили ее «царицей Коломбин, искусительной и дразнящей»:
Вы — Коломбина, Саломея,
Вы каждый раз уже не та,
Но, все яснее пламенея,
Златится слово «красота».
Такие стихи, вошедшие, как и стихи Ахматовой, в сборник «Букет Карсавиной», посвятил балерине поэт Михаил Кузмин.
Вершиной темы женственности в творчестве Карсавиной стал образ Балерины в «Петрушке». Хорошенькая куколка без собственных чувств и эмоций, полностью послушная воле Фокусника-кукловода, она создавала поистине мейерхольдовский образ-символ. «Несмотря на намеренную «неподвижность» партии Балерины, — писал художник спектакля Бенуа, — Карсавина, ничего не меняя в ее характере, умудрялась быть очаровательной и завлекающей. Забавный костюм, скопированный мною с гарднеровской фарфоровой статуэтки, чрезвычайно ей подходил».
Подобно одной из своих героинь — волшебнице Армиде — балерина околдовывала зрителя своим обликом, актерским мастерством, танцем. Так каким же был танец Тамары Карсавиной? Поведать об этом могут только свидетели ее триумфов. Балерина и педагог Нина Тихонова вспоминала о «Шопениане» с участием Карсавиной, как о величайшем потрясении своего детства: «Каждое движение Карсавиной воспринималось не умом, не сердцем, а обнаженными нервами. Как струна, они отзывались на все оттенки ее танца, на малейшее колебание ее рук. Во мне все словно таяло вместе с ней, когда в шопеновском «Вальсе» ее белые тюники растворялись в воздухе, мягко подброшенные Владимировым. Легко-легко душа ее отрывалась от земли и, казалось, не знала падения… Чтобы определить ее танец словами, скажу: он был метафизическим».
Автор: Анна Ельцова