Свой проект — спектакль «Нить» — представит наша героиня 28 и 29 октября на сцене «Геликон-оперы». Как признается сама Анастасия, это откровенная история, в которой раскрываются разные грани ее личности — артистки, женщины и матери.
Мы встретились с балериной, чтобы поговорить о предстоящей премьере и выяснить, почему именно эта работа станет для нее этапной в карьере.
Интервью: Алиса Асланова Фото: София и Полина Набока
Настя, как возникла идея спектакля «Нить»? Это какой-то итог в творческой деятельности?
«Нить» — довольно-таки личная и откровенная работа. Своего рода исповедь через творчество. Мне захотелось рассказать о своем опыте как балерины, женщины, матери. Это рассказ о пути, который пришлось пройти: от детства до зрелого возраста. Хочется поделиться всем, что накопилось, собралось, в этом спектакле. Мы долго придумывали название. Все пошло от красной нитки с семью узлами на руке: когда она разрывается, значит, тебя от чего-то уберегает судьба. Нить судьбы, нить жизни. В спектакль вплетено противопоставление мифу о Минотавре и Тесее через сон.
Спектакль ставит хореограф Максим Петров. Почему ты пригласила на такую личную историю именно его?
Знакомы с Максимом мы были заочно. Виделись в театре один раз пару лет назад, и потом только онлайн общались, когда готовили «Русские тупики». И мне они так нравятся, они так мне дороги. Я знала, что он будет ставить «Конька-горбунка» в Большом театре, и подумала: «Чего время терять? Пока Максим здесь, надо делать». В итоге притянулась и вся команда: режиссер Антон Морозов, художник-постановщик Юлиана Лайкова и художник по свету Константин Бинкин. Как-то они так поверили в мою историю, и мы очень дружно работали.
А музыка?
Музыка у нас сборная и очень разная. Все началось с моей любви к Микаэлу Таривердиеву. Мы вроде все знаем его великие произведения из советского кино. Но ведь он писал много и для балета. К сожалению, эти балеты не увидели свет. Я наткнулась на один сборник в исполнении Алексея Гориболя. В итоге именно Алексей будет играть на спектакле. Но будет не только Таривердиев. Будет и Леонид Десятников, которого Гориболь тоже играет и любит. Будут классические произведения, всем известные, и пара современных сюрпризов — куда без этого.
Кстати, помимо хореографии, будет еще много текста. Это скорее танцдрама. Сейчас я активно занимаюсь с педагогом по речи.
У тебя это первый опыт? Для артиста заговорить со сцены тяжелый момент преодоления…
Если не брать «Палату номер шесть» Раду Поклитару в Большом театре 20-летней давности, где мы говорили на сцене, то да, первый. Говорить со сцены действительно сложно, но безумно интересно. Волнительно, конечно, но я давно об этом мечтала. Мы долго писали либретто с режиссером Антоном Морозовым, и многое я доставала из своих школьных дневников.
Уверена, что со школьными годами, как и у многих, связаны воспоминания о преодолении каких-то ситуаций. Ты дочь известного человека, мама — балерина. С одной стороны, это должно было помогать, с другой, наверное, мешало?
Начну с забавной истории, случившейся в «Серебряном бору», где отдыхают артисты Большого и из других театров. Мы проводили там время на летних каникулах, как раз перед поступлением в хореографическое училище. Все дети балетных родителей занимались станком, держась за перила лестницы. В какой-то момент к нам подходит девочка в красных вязаных рейтузах, смешная, маленькая, с пучком на голове, и говорит: «Я тоже хочу заниматься с вами балетом!» И наши мамы ей отвечают: «Девочка, иди отсюда. Наши девочки поступают в балетное училище». И они ее прогнали.
Приходим мы, значит, в первый класс училища — стоит эта девочка с красной резинкой на голове. Оказывается, это Соня — моя теперь одноклассница и внучка ректора Софьи Николаевны Головкиной. Тогда я поняла, что моя жизнь в таком классе будет непростой.
Сегодня мы смеемся, вспоминая это, но тогда мы обе еще не понимали, насколько тяжело нам будет в училище. Естественно, весь наш класс был всегда под пристальным вниманием до последних выпускных дней. И когда тебя ректор снимает с какого-нибудь урока математики или литературы, чтобы накормить в своей приемной только что купленным на рынке свежим творогом, потому что это полезно, ты думаешь: «Классно можно прогулять один урок, или даже два, и медленно есть этот творог», — но до конца не осознаешь, каково это для твоих одноклассников. В детстве тебе кажется: «А что такого?» — ты это не так понимаешь.
В профессиональном плане переломным стал переход из пятого класса на первый курс. Я всегда боролась с лишним весом, очень старалась худеть, старалась стать лучше. При этом я себя адекватно оценивала и понимала, что никогда не буду четверкой лебедей, например. Наверное, больше всего было обидно к выпускным экзаменам, когда ты понимаешь, что много чего уже можешь сделать, станцевать и показать, но отношение педагога к тебе не меняется.
Ты говоришь: «Я уже знала, что не буду танцевать маленьких лебедей. И сегодня, например, о своем росте с иронией можешь бросить: «Мне пять сантиметров вечно не хватает». Но тогда, в училище, какую карьерную цель ты ставила, ощущая неуверенность в себе?
Честно скажу, я никогда себя не видела главным лебедем, Жизелью, Машенькой. Я никогда себя не видела пальцевой и пачечной балериной; изначально понимая свои физические возможности, я и не питала каких-то иллюзий. Я понимала, что у меня совершенно другой путь, и моя задача — пройти его по-своему.
Ты понимала, как будешь прокладывать этот путь?
Уже на последнем курсе училища я начала готовить определенные партии с педагогом Аллой Георгиевной Богуславской; все они были с уклоном в характерный танец или актерское мастерство. Мы изначально понимали, что мой путь будет таким, и я это всегда чувствовала внутри себя. Это здравомыслие я несу до сих пор: в театре я никогда не позволяла себе влезать в те партии, в которых, как я понимала, не имею права танцевать.
В итоге у тебя получилось: тебя ценят как артистку с актерским дарованием, для которой нет маленьких ролей. Когда ты открыла в себе эту способность и стала ее развивать, делать на ней акцент?
Может быть, это было заложено уже в детстве. В училище актерское мастерство мне преподавала Татьяна Олеговна Павлович. Великолепный педагог, она очень много в меня вложила, очень много дала и очень много вытащила из меня. Тогда я поняла, что это неимоверный кайф, когда ты на сцене можешь прожить изнутри какое-то определенное состояние. Например, одной из первых таких работ — и навсегда — стал «Романс» на музыку Георгия Свиридова в хореографии Дмитрия Брянцева.
До сих пор все помнят твое исполнение. Ты потом этот номер не раз танцевала за свою творческую карьеру.
Да, правда, до сих пор помнят. Теперь я прихожу в академию и репетирую уже со студентами эту постановку, стараюсь передать все свои знания и ощущения.
Кажется, что в 18 лет такую глубокую историю, заложенную Брянцевым в «Романсе», станцевать невозможно. Кто разглядел в тебе потенциал?
Это была мамина идея, и я ни секунды в этом не сомневалась. Мне посчастливилось репетировать с ним самим, так как мама танцевала в то время в Театре Станиславского. Это было в последний год его жизни. И, конечно, Татьяна Олеговна Павлович очень много со мной работала.
Я никогда себя не видела пальцевой и пачечной балериной; изначально понимая свои физические возможности, я и не питала каких-то иллюзий. Я понимала, что у меня совершенно другой путь, и моя задача — пройти его по-своему.
Какую роль мама сыграла в твоей профессиональной судьбе? Все-таки она балерина. Она, как никто, знала изнутри искусство и видела, как тебе будет тяжело в нем. Расскажи про эту нить своей жизни.
Мама всегда была самым строгим зрителем и, естественно, самым строгим учителем. Мне кажется, я ее боялась больше, чем педагогов в училище. У нее сильно развиты интуиция и точный взгляд со стороны. Но когда ты ребенок, тебе хочется, чтобы мама была просто мамой, а не педагогом дома. Конечно, она очень много мне дала и научила меня. Она всегда мне говорила: «Никто честнее тебе не скажет и не посоветует». В основном она всегда оказывалась права, не спорю.
Когда ты смирилась с тем, что мама не будет хвалить, а будет честно говорить?
Мне кажется, я до сих пор еще не смирилась. Сепарация так и не произошла. Поэтому отчасти, может быть, спектакль «Нить» — это такой крик души о проявлении своей самостоятельности.
Ты, наверное, жила с постоянным ощущением, что должна оправдать ожидания.
Всегда. Не оправдать ожидания — опозорить фамилию. С этим ты живешь. Вроде привыкаешь, но иногда хочется кричать: «Черт возьми, я просто такая же девушка и женщина, как и все, человек!» Но я должна быть в каких-то определенных рамках и задачах. Плюс мы еще дети постсоветского периода, такого воспитания, что нельзя сдаваться, ты должен идти вперед, только вперед, напролом. Поэтому да, можно было бросить, ничего не делать, лежать на диване, но, мне кажется, я понимала, что это не мой вариант. Я без дела не могу.
Твоя творческая деятельность длится уже 23 года, и сейчас ты передаешь знания в ГИТИСе. Как ты себя видишь в будущем?
В ближайших целях — выпустить спектакль, я сейчас живу им. Он, с одной стороны, этапный, и открывает для меня новые возможности, ведь тут я выступаю и как продюсер. Мне кажется естественным дальнейшее развитие в продюсировании новых звезд или отдельных проектов, может быть, с моими студентами из ГИТИСа буду что-то делать, поддерживать их. Я думаю, впереди меня ждет очень интересный путь. Пока с театром я, конечно, тоже не собираюсь прощаться. И, как я говорю, в моих партиях можно долго еще выходить. Посмотрим. Все так непредсказуемо сейчас, но от этого еще интереснее.