Сегодня, 19 сентября, на сцене Государственного Кремлевского Дворца состоится одна из первых балетных премьер нового сезона — театр представит «Раймонду» в постановке Андриса Лиепы.
Один из главных балетов классического репертуара, образец бессмертного хореографического и музыкального наследия, «Раймонда» представляет собой еще и любопытное собрание аллюзий и реминисценций, исследованию которых мы решили посвятить отдельную главу. Это рассказ о том, как причудливо зигзаги географии и арабески истории могут быть вплетены в хореографический текст и музыкальное кружево.
«Эра крестовых походов – одна из важнейших в истории западной цивилизации»
Сэр Стивен Рансимен
У истоков сюжета
Премьера балета «Раймонда» состоялась 7 января 1898 года на сцене Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Это была одна из последних больших постановок Мариуса Петипа, лебединая песня семидесятидевятилетнего мэтра, в которую он вложил колоссальную мощь неугасимого таланта и внушительного творческого опыта. Для молодого композитора Александра Глазунова «Раймонда», напротив, ознаменовала начало балетного пути, став в некотором роде путеводной звездой, чье живое трепещущее сияние так и не смогли затмить последующие балетные партитуры.
Здесь, на именах Петипа и Глазунова, рассказ о создателях балета, как правило, заканчивается. Иногда он получает богатые иллюстрации в виде эскизов роскошных костюмов работы Ивана Всеволожского. И катастрофически редко, лишь мимолетом, можно услышать о том, что автором либретто выступила некая русско-французская писательница Лидия Пашкова. Биография женщины, подарившей миру «Раймонду» (именно она предложила сюжет, отсылающий к старинной рыцарской легенде, и написала первоначальное либретто, на основе которого Петипа создал сценарный план), покрыта завесой тайны и пылью истории. Официальные источники предлагают лишь скудный набор хроникальных фактов. А между тем княгиня Лидия Александровна Пашкова прожила удивительную жизнь, полную ярких событий и захватывающих приключений. Корреспондент российского «Гражданина» и французского Le Figaro, автор книг на двух языках, член Французского географического общества, одна из первых русских женщин-путешественниц по Ближнему и Дальнему Востоку, оставившая после себя внушительное количество увлекательных путевых заметок. Они рассказывают о культуре, традициях, истории и географии стран, которые в последней четверти XIX века для массового европейского сознания представали фантастическими декорациями к сказкам «Тысяча и одной ночи». Пашкова вдыхала пряные ароматы константинопольских базаров еще до того, как ножки первых великосветских пассажирок «Восточного экспресса» ступили на платформу вокзала Сиркеджи. Она путешествовала по землям Малой Азии, Сирии, Палестины, Египта, Ливана, Афганистана, Китая… Была вхожа в дома османских визирей, приятельствовала с их женами, гостила в гаремах, где обитали наложницы эмиров, воочию лицезрела таинственных бедуинов аравийской пустыни… Синоп, Бурса, Пальмира, Каир, Дамаск… Эти названия звенели, как изогнутая полумесяцем сталь, и звучали, как заклинания, вызывающие джиннов и чужих богов. А для мадам Пашковой это были священные земли, по которым она ступала, откуда черпала вдохновение и брала сюжеты для бесконечных историй. Научная достоверность ее работ — спорный вопрос. Она была путешественником-рассказчиком с явной склонностью к сочинительству (тревел-блогером, как ее назвали бы сегодня). Но тем не менее ее скрупулезные и вместе с тем живые описания Востока с невероятной детализацией — от состояния дорог, уровня цен, описания быта и традиций местного населения до особенностей национальных костюмов и архитектурных зарисовок — безусловно представляют любопытный объект исследования для широкого круга ученых. Почти пророческие строчки написала Лидия Пашкова во время пребывания в Пальмире: «Никакие руины не дают нам такого урока философии, как Пальмира. Никогда и ничего здесь больше не будет, ни промышленности, ни торговли. Несколько бедуинов, которые живут в развалинах, лишь подтверждают бренность человеческого существования»*.
И как незаслуженно порой в балетоведческих трудах личность Пашковой предстает в недвусмысленно тривиальном свете, а ее вклад в создание бессмертного балетного спектакля несправедливо умаляется. Наряду с безусловным восхищением музыкальной и хореографической составляющими соседствуют пренебрежительные фразы о незатейливом сюжете, географическом каламбуре, сквозящем фрейдизме и т.д. Они будто бы говорят: «Вытащи из «Раймонды» сюжет, и она все равно останется «Раймондой». Но это не совсем так. Историю крестовых походов Лидия Пашкова вдыхала с обжигающей пылью шамиеля (сирийский ветер, рожденный в пустыне) и читала с листа левантийской земли по написанному мечом и кровью. И это чувствуется — в либретто балета заложено много тонких и важных отсылок к эпохе. Увлеченная и очарованная Востоком, Пашкова придумала настолько харизматичного антагониста, что он с легкостью затмил главного мужского персонажа. И дело не в соблазнительной природе темного начала, и даже не в том, что партия Абдерахмана, решенная в экспрессивно-чувственных мазках остро-характерного танцевального языка, с каждой новой редакцией обрастала еще большей выразительностью, а в том, что его образ изначально впитал глубокое авторское уважение и симпатию. Будто в глубине души Лидия Пашкова желала иного финала, словно задаваясь естественным вопросом: «Как между полным жизни и плоти Абдерахманом и холодным бестелесным Жаном де Бриеном можно было выбрать последнего?» Этим же вопросом в конце 1930-х годов задались Юрий Слонимский и Василий Вайнонен. Взяв за основу балетную партитуру Глазунова, оттолкнувшись от венгерской музыкальной линии, они переписали сюжет и представили на суд зрителя новое прочтение «Раймонды», в котором протагонистом выступал храбрый и благородный Абдерахман — именно ему Раймонда в исполнении Галины Улановой отдавала руку и сердце. По словам Б.А. Львова-Анохина, создатели хотели «избавить спектакль от тривиальной красивости и «балетной» бутафории, создать более убедительные психологические характеристики и сюжетные ситуации, внести в спектакль ощущение исторической правды, исторической достоверности». Балет получил противоречивые отзывы, его сценическая жизнь оказалась не слишком долгой, но, тем не менее, иная «Раймонда» оценивается как важная веха в творчестве Улановой. В данном же контексте спектакль Вайнонена выступает своего рода доказательством того, как энергетика героя способна подарить сюжету новое развитие. И раз уж мы перешли к героям…
Персонажи в зеркале истории
В основе сюжета балета «Раймонда», безусловно, лежит художественный вымысел, но некоторые из его героев — это реальные исторические личности. Например, канонический главный мужской персонаж. Конечно, возвышенный образ балетного Жана де Бриена (фамилия балетного персонажа традиционно пишется с одной буквой «н» на конце — Прим. ред.), рыцаря в белом плаще, является плодом фантазий, но человек с таким именем действительно существовал. Жан (или Иоанн) де Бриенн, родившийся где-то между серединой и последней четвертью XII века (данные разнятся), прожил долгую, драматичную, насыщенную событиями жизнь. Потомок знатного, но небогатого рода из провинции Шампань, он сделал поистине блестящую военно-политическую карьеру: стал королем-регентом Иерусалима и одним из командующих армией крестоносцев, выдал старшую дочь за эксцентричного императора Священной Римской империи Фридриха II, был предательски лишен регентства, богатств и привилегий и окончил свои дни… фактически на троне в Константинополе, регентом Латинской империи при малолетнем правителе Балдуине II. Историки по большей части характеризуют Жана де Бриенна как деятельного, талантливого, но не самого удачливого правителя и полководца — из тех, что вечно спотыкаются в коротком шаге от величия. Об энергичности де Бриенна говорит и количество его детей – не менее пяти (кстати, одного из сыновей тоже звали Жаном – Жаном де Бриенном II) от трех разных жен. На Раймонде Жан де Бриенн женат не был, его первой супругой была юная королева Мария Иерусалимская. Красочное описание «молодого жениха» можно найти у британского историка-медиевиста сэра Стивена Рансимена: «Жан был небогатым младшим сыном в роду, и к тому же ему уже было под шестьдесят. Жан провел жизнь в относительной неизвестности, будучи одним из командующих французского короля. Ходили слухи, что король выбрал Жана из-за его любовной интрижки с графиней Бланкой Шампанской, которая произвела скандал при дворе. Но, не считая безденежья, он не так уж плохо годился для столь высоко поста. Он прекрасно разбирался в международной политике, а его возраст служил гарантией того, что он не станет пускаться в безрассудные авантюры. Чтобы сделать его кандидатуру более приемлемой, король Филипп и папа Иннокентий дали за ним «приданое» в 40 тысяч серебряных фунтов». Принимая во внимание, что данные о дате рождения Жана разнятся, можно предположить, что ему было не «под шестьдесят», а около сорока. Хотя видный историк-византинист Георгий Острогорский, упоминая Иоанна де Бриенна в разрезе регентства при латинском императоре, также награждает его эпитетом «престарелый». Согласитесь, так себе портрет: разглядеть в нем утонченные черты благородного рыцаря, склонившего колено перед Раймондой, очень непросто. Впрочем, несмотря на вышесказанное, и даже слух о том, что вторая жена иерусалимского короля-регента — армянская принцесса Стефания — умерла от тяжелых побоев, нанесенных ей супругом в порыве гнева, жизнь и деяния реального Жана де Бриенна снискали ему справедливое историческое уважение. Одаренный и энергичный правитель, храбрый и доблестный военный командир, он вполне заслужил, чтобы его имя стало частью легенды, а он сам — прообразом идеализированного рыцаря-крестоносца.
Второй реальный исторический персонаж в балете «Раймонда» — король Андрей II Венгерский. Второстепенный герой на сцене, чья партия практически лишена хореографического текста и построена на пантомиме. В истории V Крестового похода Андраш II играл одну из ключевых ролей, выступая командующим христианской армии (совместно с Гуго Кипрским и все тем же Жаном де Бриенном). В фолианты истории он вошел под именем Андраша Крестоносца, хоть и не вписал в их страницы выдающихся побед. Главным его «подвигом» на Святой Земле стало присвоение христианских реликвий, среди которых значились один из кувшинов со свадьбы в Кане Галилейской, часть Ааронова жезла и мощи почитаемых святых. Не пробыв на Востоке и года, довольный и нагруженный трофеями Андраш II благополучно вернулся домой.
Как и в балете, в реальной жизни король Андраш и Жан де Бриенн были хорошо знакомы. Романтизируя факты, можно было бы рассказать, как они бились плечом к плечу против общего врага… На деле же отношения между двумя полководцами складывались напряженно: Жан на правах короля иерусалимского претендовал на звание главнокомандующего «святого войска», но венгерская армия отказывалась ему подчиняться и слушалась исключительно своего господина. Но разве это имеет значение, когда создаешь красивую рыцарскую легенду?
На этом список прямых исторических прототипов мужских персонажей заканчивается — попытки отыскать среди военной и политической знати Айюбидов человека по имени Абдерахман успехом не увенчались. Но тем не менее история хранит воспоминания о нескольких выдающихся «слугах Всемилостивого» (как с арабского переводится имя Абд ар-Рахман). Так звали доблестного арабского вождя, наместника халифата в Испании и Франции, погибшего в битве при Пуатье (по разным источникам в 732 или 733 году). По легенде его сразил мечом другой великий военачальник — Карл Мартелл. Символично, что именно в битве при Пуатье «родилась верхушка средневекового западноевропейского рыцарства»**. А значит, в какой-то степени и средневековая рыцарская легенда ведет свой отсчет от мгновения, когда рыцарский меч пронзил сарацинское сердце.
Также имя Абд ар-Рахман принадлежало основателю династии кордовских Омейядов — бесстрашному полководцу и деятельному правителю по прозвищу ад-Дахиль — и двум его потомкам — Абд ар-Рахману II, покровителю науки и искусства, и Абд ар-Рахману III ан-Насиру, первому халифу Кордовы, чье блестящее правление ознаменовало эпоху расцвета Аль-Андалуса.
Закономерность на лицо: носители имени Абд ар-Рахман будто по магическому стечению обстоятельств оказываются личностями исключительных качеств. Еще одно тому подтверждение — жизнь современника авторов балета «Раймонда», эмира Афганистана Абдур-Рахман-хана. Мудрый, деятельный и харизматичный правитель, он обладал твердой рукой и многое сделал для страны и народа, по-восточному тонко и красиво играя роль на подмостках театра Войны теней, мастерски лавируя между интересами Российской и Британской империй. Вполне возможно, что образ Железного эмира мог в некоторой степени вдохновить Лидию Пашкову и Мариуса Петипа, подарив создателям балета таинственное замысловатое имя и выразительные характерные черты.
А вот из женских персонажей крепкими корнями уходит в историю один лишь призрак. Как и положено призраку, он живет собственной эфемерной жизнью, то исчезая из одной редакции балета, то заново появляясь в другой. В первой постановке «Раймонды» Белая Дама представала не просто таинственным символом, она играла ключевую роль в развитии сюжета — именно она помогла Жану де Бриену победить Абдерахмана в поединке за сердце Раймонды, ослепив сарацинского воина ярким лучом света. В дальнейшем у разных хореографов-постановщиков балета отношения с Белой Дамой складывались по-своему: Леонид Лавровский, например, очистил пространство сцены от призрака; в версию Юрия Григоровича своевольная Белая Дама вернулась, правда ее сюжетная линия была сильно упрощена по сравнению с первоисточником – она более не вмешивалась в ход событий, но была скорее привидением, хранителем родового замка, благословляющим в конце союз главных героев. Со временем ее образ становился все более иллюзорным, а из последней редакции и вовсе исчез. Белая Дама — персонаж двойственный. С одной стороны, ее линия будто парит над основным сюжетом, отягощая его дополнительной надстройкой, поэтому ее периодические исчезновения оставались незамеченными и глобально не влияли на ход повествования. Но в то же время в европейской средневековой традиции образ Белой Дамы занимает очень важное место, и любая рыцарская легенда без женского призрака в белых одеждах — словно боевое фэнтези без дракона. Едва ли на пространствах старой Европы нашелся бы хоть один родовой замок, по узким коридорам и высоким башням которого не разгуливала бы таинственная Белая Дама. В старинных преданиях образ Белой Леди тесно переплетался с личностями реальных женщин: из ранних представительниц можно назвать Берту Швабскую (супругу короля Рудольфа), Бертраду Лаонскую и Ротруду Трирскую. Две последние приходились матерью и бабушкой королю Карлу Великому, внуку того самого Карла Мартелла, пронзившего мечом Абд ар-Рахмана в исторический битве при Пуатье. Более позднее время причислило к легиону белых теней призраки Анны Болейн и богемской аристократки Перхты Рожмберк. Со временем именно Перхта стала самым знаменитым воплощением родового женского привидения в белых одеждах. Постепенно память о ней сплеталась с германо-скандинавскими и богемскими фольклорными традициями и породила знакомый каждому ребенку образ Зимней волшебницы, подаривший Андерсену черты его «Снежной королевы», а Льюису — могущественной Белой колдуньи из цикла «Хроники Нарнии», но это уже совсем другие истории.
А что же главная героиня? Слышна ли ее легкая поступь в туманной глубине веков? Раймонда — собирательный образ, в котором возвышенные черты Прекрасной Дамы слились с плотской чувственностью женских персонажей исторических произведений в духе романтизма. Многие исследователи балета считают образ Раймонды, возникший на рубеже веков, предвестником появления бессюжетного балета. Словно присущий постановкам Петипа эпический размах, достигнув в «Раймонде» наивысшей точки, указал будущим поколениям новые неизведанные пути развития.
Одна из сложнейших женских партий классического репертуара, апогей царственной женственности и мастерства балерины… Раймонда в скользящем pas de bourrée прошла по сцене сменяющихся эпох, неся за собой, подобно белому шарфу, невесомый шлейф средневековых легенд, и подарила бессмертие балету, его персонажам и авторам. Со временем к создателям спектакля добавились громкие имена балетмейстеров — Горского, Лавровского, Вайнонена, Сергеева, Григоровича, предложивших новые постановки, редакции и прочтения сюжета; художников — Коровина, Ходасевич, Вирсаладзе, переосмысливших средневековую эстетику в сценических костюмах и декорациях; артистов, вдохнувших в роли жизнь и мастерство, установивших эталон исполнения для будущих поколений, — имен так много, что им можно посвятить отдельный очерк… И даже спустя век с четвертью хореографы-постановщики вновь и вновь обращаются к выдающейся музыкальной партитуре, внушительному хореографическому тексту и ненавязчивому сюжету, который мастерски сплетает историю воедино.
Автор: Екатерина Борновицкая
*«Образ Востока во французских травелогах русской княгини Лидии Пашковой», автор – Моисеева Е.Н.
**«Загадочный Восток», автор – Наталия Басовская