Кандидат искусствоведения, автор монографий «Спартак» на сцене и за кулисами Большого театра», «Надежда Павлова: большое интервью с балериной». Автор более 300 статей для энциклопедии Большого театра и Российской энциклопедии. Была редактором журнала «Балет» и «Большого журнала Большого театра».
В интервью Светлана Потемкина поговорила с Алисой Аслановой о том, почему ей не близка критика, как оценивать спектакли и о Надежде Павловой.
Сцена полностью раскрывает человека, это действительно так. То, что видишь там, то и открывается потом в человеке.
Как вы себя позиционируете: автор, театровед, критик, историк?
Скорее, историк и автор. Критик — самое грустное из всех этих определений, мне критиком быть не хочется, конечно. Само слово предполагает, что человек настроен скептически или хочет выискивать какие-то отрицательные стороны. Я, кстати, дистанционно веду такой предмет, как «балетная критика», в симферопольском институте и своим студентам всегда говорю, что их задача не только понять, как критики писали или пишут, а еще и научиться находить с ними общий язык. Сегодня есть ощущение, что словосочетание «балетная критика» само по себе звучит отталкивающе.
Наверное, оно так звучит именно для вас? Может быть, вы по своей натуре не критик?
Ну, нет, я вообще-то критик, конечно. Прилично люблю прицепиться к каким-нибудь недочетам, но я за то, чтобы делать это деликатно, давая возможность человеку воспринять сказанное, а не отталкивать.
Мне больше всего нравится жанр «портрет». Интервью, кстати, тоже. Почему-то мне всегда был интереснее человек.
Как и когда вы попали в балетный мир?
Мне было 12 лет, как сейчас помню, это произошло 25 сентября 1988 года. Совершенно случайно я попала на спектакль «Шопениана» в Большом театре. Танцевали Надежда Павлова и Валерий Анисимов. Меня увиденное не просто потрясло, а перевернуло всю жизнь. Для меня 25 сентября стало особым днем календаря, потому что, действительно, тогда случился переворот в сознании. Причем я до этого видела балет, но именно этот спектакль стал поворотным.
На вас произвела впечатление Надежда Павлова?
Да. Вся магия была именно в ней.
Вы хотели стать балериной, пробовали?
Естественно, мне хотелось танцевать. Довольно быстро я поняла, что заниматься этим профессионально уже поздно, и начала учиться музыке в педпрактике Московской консерватории, чтобы стать концертмейстером балета. Ну и, конечно, ходила в Большой театр на спектакли.
Как вы начали писать?
Я сразу стала писать рецензии. Рецензиями это смешно было называть, скорее, свои впечатления о спектаклях…
В дневники?
Да. И Надежде Васильевне я писала.
Письма?
Конечно. И очень подробные.
Отправляли ей письмо в конверте?
Да-да или опускала в почтовый ящик. Впоследствии мы с ней встретились и стали общаться.
Как заметки в дневнике и письма превратились в профессию?
Я не была уверена, что хочу писать о балете, мне казалось, что это ненужная профессия. Мне всегда хотелось быть внутри театра и видеть, как балетная профессия развивается, то есть находиться не только со стороны зрительного зала. Поэтому поступала я на продюсерский факультет, но поначалу балетоведение вышло на первый план. Почти сразу после окончания института я достаточно долго преподавала историю балета в Московской академии хореографии.
Есть такая фраза: «Тот, кто не смог стать артистом, становится критиком».
Но это ужасно! Кажется, что стать критиком легко, но мы-то с вами знаем, что дело в другом, попробуй-ка свяжи два слова, напиши.
Эта фраза обесценивает профессию, согласна.
Конечно-конечно.
К слову, какими качествами должен обладать автор, который оценивает спектакль и формирует мнение?
Широтой человеческих качеств и эрудиции. Да, это очень важно. Конечно, должно быть понимание процесса в целом.
Человеческие качества? Например, если балерина на премьере вышла на сцену с температурой 40 и не очень удачно станцевала, критик должен войти в ее положение?
Поэтому меня и привлекает портрет — жанр, в котором такое геройство можно в полной мере оценить.
В портрете такая деталь может стать и украшением, но в рецензии есть ли место этому?
Бывают же ситуации, что артиста некому заменить и так далее. Я считаю, надо принимать во внимание все обстоятельства. Когда я на протяжении 20 лет была завлитом театра, ощущала себя человеком, который соединяет тех, кто за кулисами, с теми, кто пришел с улицы. Я видела свою задачу в том, чтобы объяснить им, что сейчас будет происходить не только с точки зрения либретто или постановки, но и более широко.
Кстати, когда автор работает завлитом, может ли он оставаться объективным к спектаклям своего театра?
Очень сложно. Практически невозможно писать о своих спектаклях. Не то что перехватывает дыхание, а как будто вообще лишаешься дара речи, вроде бы видишь картину со стороны, но не полностью. Хотя я знаю завлитов, которые умеют отстраниться.
Я, скорее, другое имею в виду. Допустим, вам издание заказало обзор спектакля, а вы в этом театре работаете. У вас же все равно внутри есть выбор: либо я честно скажу, что постановка слабовата или что-то там случилось; либо я, возможно, теряю если не работу, то хорошие отношения с теми же артистами, например.
Думаю, в таком случае автор не имеет права, работая в театре, писать. Правда.
Значит, все-таки есть выбор: либо ты независимый критик и пишешь, либо ты в театре работаешь.
Да. Некоторые пишут под псевдонимом.
С появлением различных интернет-ресурсов, независимых площадок вы ощущаете изменения в работе и подходе к ней?
Все адаптировались, конечно, но мне кажется, раньше, когда существовали отделы культуры, наличие среды дисциплинировало авторов.
Именно сама работа с редактором?
Да. Сейчас публикация может выйти в издании, которое далеко от искусства и просто публикует текст. Еще есть и блогеры, которые пишут сами, без какой бы то ни было редактуры со стороны и не будучи специалистами в этом вопросе, просто обладая легким слогом. В результате всего этого авторитет профессии падает. Был период в конце 1990-х, когда авторитет балетных критиков был высок, сейчас такую страсть к балету даже трудно представить: москвичи ездили в Петербург и наоборот.
Все друг друга читали…
И этот интерес выливался на страницы изданий. Это великолепный период, такой расцвет балетной критики.
А почему он исчез?
Мне кажется, здесь две причины. С одной стороны, происходящее на сцене должно будоражить людей, вызывать у них желание писать. А с другой — нет лидера у людей пишущих. Должен быть лидер, который поведет за собой молодежь, увлечет ее своим примером. Когда я приехала поступать в Петербургскую театральную академию, там не было балетоведения как такового, был просто театроведческий факультет. Мне все время говорили: «Зачем вы приехали к нам? У вас же в Москве есть Гаевский».
Есть ощущение, будто бы произошла потеря доверия к критику. С чем вы это связываете?
Конечно, с тем, что очень мало изданий пишут независимо. Все знают, что издания с кем-то дружат, с кем-то не дружат.
Что тот или иной критик может курировать различные фестивали или лекционную программу и, соответственно, не может писать объективно об этой истории?
Безусловно. Ну и в целом, люди стали меньше читать, поэтому должен быть литературный талант, чтобы заинтересовать их.
«Сегодня есть ощущение, что словосочетание «балетная критика» само по себе звучит отталкивающе».
Давайте вернемся к Надежде Павловой. Мне кажется, это большая часть вашей творческой жизни, вы ведь о ней книгу выпустили…
Две.
Не было ли страшно? Все-таки это большая ответственность — о ком-то делать книгу.
Идея сделать книгу достаточно долгое время вынашивалась. И я понимаю, что она могла быть написана на 15 лет раньше, но это была бы вообще другая книга. Поначалу мне казалось, что книга — это что-то грандиозное, а оказалось, это лишь 150 страниц, то есть толика из того, что было в жизни. Но у меня ощущение, что сказано ровно столько, сколько можно сейчас сказать и сколько хотелось, наверное.
Сколько часов интервью вы записали с Надеждой Васильевной?
Не знаю, но мы на протяжении года встречались каждый понедельник.
И потом на основе этих интервью вы начали писать?
Нет. Я сразу что-то писала, просто было сложно понять, что из этого получится, потому что Надежда Васильевна не верила в эту идею совершенно. Говорила: «Да кому это интересно?»
Вам раскрылась она с какой-то еще стороны?
Меня удивляет то, что сцена полностью раскрывает человека, это действительно так. То, что видишь там, то и открывается потом в человеке. И у меня после такого близкого общения проявилось все то, что я всегда знала о Надежде Павловой.
В чем все-таки ее феномен, на ваш взгляд?
Особая интуиция в пластике, открытость, умение языком танца выразить максимум. Для меня было главным открытием, что не все люди, которые танцуют, говорят на языке движения. При этом есть люди, которые не занимаются балетом, но, наоборот, могут говорить на языке движений. Надежда Васильевна говорит на языке движения. И сейчас, и раньше. Это главный ее язык. Она им очень красиво владеет, я бы сказала, абсолютно.
О технической стороне вопроса. Как у вас выстроен процесс написания статьи, портрета? Как вы преодолеваете чистый лист?
Я своим студентам часто говорю: «Не пугайтесь чистого листа. Главное — составить план и понять, про что нельзя не сказать».
Вы делаете план?
Я план не составляю, но делаю наброски, потому что у текста возникает своя логика и интонация. Даже удачные соображения могут так и остаться в черновике.
Вы пишите сразу все или оставляете и возвращаетесь к тексту спустя какое-то время?
Я постоянно возвращаюсь к тексту, откладываю и возвращаюсь вновь. Редко когда пишется прямо сходу, очень важно найти первую фразу, именно она сразу дает возможность выстроить интонацию в тексте.
А когда вы почувствовали в себе уверенность, что вы вправе судить?
Возможно, это наглость, но вопрос так никогда не стоял. Если я в чем-то сомневалась, то и не писала про это. Только то, что было несомненно, а несомненность возникала от сравнений, большого количества насмотренного, широкого круга общения — и с практиками, и с критиками.
Вы помогали в создании этого проекта о критиках, со многими вы пообщались. Итак, то самое сообщество, о котором вы всегда спрашиваете других, оно существует сегодня?
Я думаю, что вопрос как-то исчерпал себя.
Очевидно, что его нет?
Очевидно, что есть люди, которые в профессии, и что они как-то связаны между собой. Сообщество есть, но стало другим.
Как вы думаете, профессия критика не изживает себя постепенно?
Мне кажется, что нет. Всегда нужны пояснения и анализ.
И профессионал нужен.
Профессионал нужен, потому что разрыв очень большой между исполнителями. Как ни странно, исполнители часто обесценивают профессию критика, мол: «Нам критика не нужна, только выступать и чтобы билеты продавались».
Да, эта тенденция есть, сейчас артисты либо обижаются на ту или иную критику, либо абстрагируются, объясняя это фразой: «Постойте восемь лет у станка, потом пишите». Мне кажется, времена, когда критика действительно ценилась и артисты к ней прислушивались, уже прошли.
Авторитет критики снижен, увы. Но это не значит, что мы должны отказаться от своего дела. Думаю, важно делать шаги навстречу друг другу, искать контакт с человеком через слово или через движение.
Что бы вы пожелали новому поколению авторов, какими качествами они должны обладать, чтобы удержаться в профессии?
Оттачивать свое перо, быть предельно точными в описаниях. Нужно четко определить, что видишь на сцене, как на это реагируешь, — вот эта обратная связь, наверное, самое ценное и важное.
Благодарим Светлану Борисовну за помощь в создании проекта.