Олег Алексеевич Петров известен балетоведам как исследователь, ученик Елизаветы Яковлевны Суриц и автор двухтомника «Русская балетная критика конца XVIII — первой половины XIX века» и «Русская балетная критика второй половины XIX века», поклонникам современного танца — как основатель именитого екатеринбургского «ТанцТеатра», одной из первых контемпорари-компаний в России, и автор книг о Тьерри Маландене, а зрители знают его как продюсера, который приглашает ставить на свою труппу западных хореографов. Ольга Угарова поговорила с Олегом Алексеевичем о судьбе критики – ее прошлом, настоящем и будущем.
Ваша «официальная» балетная жизнь началась с заметок о балете, а большим шагом стала диссертация, которая позже превратилась в обязательное к прочтению знаменитое двухтомное издание. Что Вас, выпускника истфака Уральского университета, в начале 1970-х годов привело к этой теме?
Моя «официальная» балетная жизнь началась лет за десять до выхода моей первой книги. Еще будучи студентом университета, я очень интересовался театром и балетом. По совету театроведа Юлии Моисеевны Черняк начал писать небольшие заметки о танцовщиках и хореографах. Решил даже бросить университет и уехать в Москву поступать в ГИТИС. Мои мудрые педагоги меня остановили, и я все же окончил исторический факультет, но был убежден, что буду заниматься исследованием балетного театра. Я очень долго думал, какую взять тему. В тот момент мне помог с выбором Борис Александрович Львов-Анохин, с которым мы были знакомы. Он сказал: «А почему бы вам не заняться историей балетной критики, ведь это так интересно!» Тогда этим никто не занимался. После уже я написал две книги, посвященные французу Тьерри Маландену, а недавно вышел сборник эссе «На стороне танца».
Почему для диссертации Вы выбрали период рубежа XVIII–XIX веков, а не, скажем, эпоху Акима Волынского?
К тому времени я был уже представлен Елизавете Яковлевне Суриц. Это был, как я понимал уже тогда, щедрый подарок от Бога. Под ее руководством я и писал диссертацию. Именно она порекомендовала начинать мое исследование, что называется, с самого начала, с хронологической точки зрения. Таким образом, решение было принято благодаря двум блестящим профессионалам.
Вы просили, чтобы Елизавета Яковлевна была руководителем Вашей работы, после чего поддерживали дружеские отношения много лет — вплоть до того, как ее не стало в прошлом году.
Как и Бориса Александровича (Львова-Анохина. — Прим. ред.), я считаю Елизавету Яковлевну своим учителем. Благодаря ей я начал по-настоящему понимать танец, профессию историка балета и, самое главное, что очень неприлично быть выскочкой. Елизавета Яковлевна — образец аристократизма в нашей профессии. Увы, сейчас таких людей нет.
Это природа?
Думаю, да. Елизавета Яковлевна обладала врожденным чувством такта. Конечно, не стоит забывать, что она получила прекрасное воспитание, с детства общалась с исключительными людьми из театрального мира, с которыми дружили ее родители. Посещала Сорбонну. Когда она умерла, знаменитый шекспировед Алексей Бартошевич написал: «Долгая жизнь и чистое имя». Очень точно! В этом году исполняется сто лет со дня рождения Елизаветы Яковлевны. Я готовлю к переизданию ее книгу «Балет и танец в Америке», в которой будет моя статья о ней как об историке и человеке.
«Благодаря ей я начал по-настоящему понимать танец, профессию историка балета и, самое главное, что очень неприлично быть выскочкой. Елизавета Яковлевна — образец аристократизма в нашей профессии».
И Елизавета Яковлевна Суриц, и Борис Александрович Львов-Анохин — яркие представители целого балетоведческого поколения. Как Вы думаете, что тогда способствовало такому расцвету и появлению целой россыпи имен?
Прежде всего, жизнь сцены. После эпохи драмбалета в балетном театре наступало время перемен, поисков. Кроме этого, приоткрывался железный занавес, и в афишах появлялись гастроли зарубежных трупп. Все это давало почву для размышлений. С другой стороны, многие критики, которые тогда писали, были людьми настоящей культуры: Красовская, Чистякова, Чернова, Эльяш, Гаевский. Их занимал не столько быт, сколько бытие балетного театра. Этим критикам прежде всего была интересна сцена. Они не выставляли оценок хореографам и артистам, как это часто делается сегодня. Они были сосредоточены не на себе, а на людях театра. Сейчас же пишущие о танце стараются поскорее вынести оценки, иногда точные, но, как правило, поверхностные, а раздавать оценки в критике — это самое последнее дело. Отчасти поэтому сегодняшние статьи скорее относятся к жанру балетной журналистики, нежели к критике.
В то время практически все балетоведы и критики были выпускниками театральных институтов, театроведческих факультетов, а не узкоспециализированных кафедр. Может, это сыграло свою положительную роль?
Думаю, вы правы. Театроведческое образование давало эрудицию, глубину знания. Отличную рецензию Веры Михайловны Красовской на балет «Спящая красавица» Юрия Григоровича я помню до сих пор! Сама профессиональная танцовщица, она умела рассказать о танце, не пользуясь специальной терминологией. Сегодня материалы критиков-танцовщиков сводятся к жонглированию терминологией. Культурный ландшафт, который иногда у них появляется, выглядит убогим, примитивным. Я помню, Вера Михайловна говорила о том, что в критических статьях не стоит пользоваться специфическими терминами, а надо уметь описать движение и образ так, чтобы его увидел зритель, далекий от специфики балетного языка.
Какова сейчас основная проблема балетной критики?
Для меня важно, чтобы заметки критика были высказыванием, а не просто отчетом о походе на премьеру, последнее может быть в журналистике. Возможно, высказывание не всегда получается потому, что такого высказывания нет ни у хореографа, ни у балерины. Тогда это надо оставлять без внимания. Либо поразмышлять о причинах неудачи. Поразмышлять, а не выносить беспардонный приговор, к тому же такой же беспомощный, как и увиденное.
А есть ли у Вас ощущение сообщества?
Несколько лет назад Алла Демидова написала, что на самом деле никакого театрального сообщества нет. Среди балетоведов, историков, особенно критиков я его не ощущаю. Может быть, его и не должно быть там, где есть личности? Талант всегда не в стае.
«Для меня важно, чтобы заметки критика были высказыванием, а не просто отчетом о походе на премьеру, последнее может быть в журналистике».
И все-таки спрошу с надеждой: на этом темном небосклоне появляются светлые пятна?
Безусловно! Мне кажется, появляются критики, которые рассуждают о танце как о феномене, который включен в сложный поток современной художественной культуры.
Вы себя называете балетным критиком?
Я давно не занимаюсь критикой. Меня интересует больше тот контекст, в котором живет нынешняя балетная сцена, а также те уникальные персонажи, которые давно принадлежат истории, оставаясь нашими современниками. Например, Сергей Павлович Дягилев.
Какие проблемы балетоведения Вас занимают сейчас?
Я постарался их сформулировать в моей последней книге «На стороне танца» и попытался ответить на некоторые вопросы, которые меня занимают.
Какой бы совет Вы дали молодым критикам?
Я не склонен давать никому советы. В критику приходит новое поколение. Многие из пишущих не любят классический балет, не любят танец. Их больше занимает перформативная культура. С большим интересом слежу за творчеством моих молодых коллег.
Талант всегда не в стае.
