Даниил Симкин

До карантина за тобой было не уследить: твой график был расписан на полтора–два года вперед, но локдаун подарил нам твой мастер-класс, интервью с Сильви Гиллем и, главное, Studio Simkin. Начнем со студии: что это такое?

Studio Simkin — это мой собственный продакшн: большой бренд, призванный участвовать в будущем танца. Проекты студии будут аккумулировать все возможности XXI века, которые раздвинут границы нашего искусства. Я хотел бы работать со всем, что сейчас нам доступно: от электронной музыки до VR.

И первым проектом студии стало сотрудничество с Хофешем Шехтером и компанией Марты Грэм?

Да. Первая постановка Studio Simkin называется Cave. Но просто создать классную работу для нас недостаточно. Мне важно сделать проект таким, чтобы зрители могли буквально пропускать его через себя. Сейчас танец часто переносится из театрального зала в парк или на площади, но он, как правило, все равно отстранен, а мы будем вести к полному слиянию со зрителем. Сейчас, конечно, сложно это сделать из-за ковид-ограничений, но мы обязательно расширимся.

Ваш проект можно назвать иммерсивным?

Мы к этому стремимся. Cave — первая часть большого целого. Пока все должно происходить на сцене. А вот вторая часть будет уходить в иммерсивность, в микс клубной культуры и перформативного танца.

Каково будет участие зрителя?

В основе концепции иммерсивной части — прямое вовлечение публики в то, что мы делаем. Наша энергия должна вдохновить аудиторию, которая будет отдаваться движению вместе с нами, а результатом станет такой уникальный танцперформанс, существующий здесь и сейчас. На создание второй главы проекта у нас, думаю, уйдет год–два, а пока мы приготовили Cave.

Постановка Cave

Ты один из первых, кто начал открывать мир балета в онлайне: еще десять лет назад твои ролики на YouTube собирали гигантское количество просмотров. Твоя миссия по-прежнему в демистификации вселенной балета?

На мой взгляд, мир балета стал слишком открытым. Сейчас я делаю меньше постов в своих соцсетях, но подхожу к ним более осмысленно, чтобы они были качественными. Я хочу вкладываться в то, что ведет нас к будущему либо останется в истории. Да, можно снять ролик, как я кручу пируэты в кроссовках на городских улицах, и он, быть может, соберет сотни тысяч лайков, но это ничего не дает ни мне, ни зрителю. Если раньше я действительно хотел демистифицировать наше искусство и ремесло, то сейчас мне важна концентрация на том, что открывает смыслы. Как, например, наше интервью с Сильви Гиллем или мой мастер-класс. Пожалуй, понять это все мне помог именно локдаун.

Почему?

На карантине у меня появилась возможность остановиться в широком смысле слова. В результате появилось ясное понимание своего будущего и собственных проектов. Я смог подумать над тем, куда я иду и как мне хочется развиваться, в какие идеи и зачем вкладывать свою энергию. Правда, надо сказать, что эта вынужденная пауза не была для меня легким испытанием. Я очень люблю все держать под контролем, что органично моему характеру, а тут пришлось дрейфовать в неизвестности.

Во время карантина вы вместе с Марией Кочетковой и Себастианом Клоборгом сделали фильм Diorama, который не так давно получил премию на смотре кинотанца в Сан-Франциско. Он посвящен как раз этим сложным испытаниям локдауна?

Нам хотелось заложить несколько идей в этот небольшой фильм: мир, ставший экраном телефона, прерванные связи с родными, невозможность выйти из заточения и слиться с природой. Автор концепции — моя девушка Мариам Медведева, а сам проект родился из желания соединить нас с Машей как партнеров, ведь мы с ней танцуем в дуэте больше десяти лет, и уже на это нанизывалось все остальное. Интересно, что у нас даже получилось добавить романтического контекста. В классических балетах природа олицетворяет дух и чудо, вспомнить хотя бы «Жизель» или «Сильфиду», а в Diorama мой герой, сумасшедший артист, как раз и ищет его в коридорах пустынного театра, а находит именно с появлением героини — Маши.

Вы создавали фильм в условиях закрытых границ: ты был в Берлине, а Маша с Себастиано — в Дании. Тяжело было работать?

Очень. Большую часть работы проделал именно Себастиан: он был не только хореографом, но и режиссером. Мы старались все скоординировать так, чтобы получилось единое целое, что требовало больших усилий: одно дело, когда вы с постановщиком работаете в зале, и он тут же проговаривает свои пожелания, а другое дело, если все — от идей до текста — приходит с задержкой. Но в результате у нас все получилось, и мы с Машей оказались на сцене вместе, пусть даже ее танец и транслируется через проектор.

Судя по тому, что ты принял участие в съемках сериала «Балет» Евгения Сангаджиева, мир кино тебя захватил.

Да. Сериал «Балет» — мой первый опыт участия в таком большом кинопроцессе, и мне было очень интересно узнать, как этот мир работает, как решаются артистические и продакшн-идеи, как функционирует команда с практической точки зрения. Теперь и у меня самого появилось несколько видеопроектов.

Был страх от того, что ты непрофессиональный актер в игровом кино?

В этом заключается красота проекта: в списке актеров занято очень много артистов балета и танцовщиков, которые, как и я, играют персонажей из своей же собственной среды. Поэтому риск был небольшой (улыбается), хотя, конечно же, определенный вызов был, особенно для меня, ведь все мои диалоги звучат на русском, а я говорю с акцентом — здесь надо было как следует поработать (улыбается).

В 2019 году ты стал премьером Государственного балета Берлина. С чем был связан твой переезд из Нью-Йорка?

В какой-то момент мне стало не хватать современного танца. Америка — это все-таки страна классики и неоклассики, а у меня была очень сильная потребность пройти через опыт разных телесных языков. Я большой фанат балета, это великая формула, но я давно понял, что современная хореография помогает еще лучше ее решить, потому что активирует другие мышцы и учит иной координации. Результат — новые возможности, телесные и ментальные.

Кто из современных хореографов тебе близок? С кем ты чувствуешь общую энергию?

Я еще по-настоящему не работал с эстетикой компании Batsheva и языком gaga. Это резко контрастирует с моим балетным образованием, где все точно и правильно, но очень близко мне, ведь, например, я органично чувствую себя и в массовке клуба.

Серьезно?

Абсолютно. Я вообще интуитивно ощущаю связь между балетным миром и техно. Хороший танцовщик способен найти в определенности балета свободу, а в ночном клубе, в свободе, найти точность. Контроль, свобода и точность — из этого рождается притяжение двух таких разных полюсов, как классика и рейв.

Две крайние точки, которые притягиваются друг к другу, а слившись в единое целое, производят ошеломительный эффект.

Безусловно. И в этом, на мой взгляд, заключается большая красота. Помню, как меня поразили работы Шарон Эяль, которая соединила электронный бит и балетные тела. Во мне тогда все перевернулось: я увидел, что музыка с древней ритмической структурой, ярко выраженными басами и ритуальными повторениями и молодой балетный язык очень подходят друг другу. Да, мы уже что-то подобное видели, например, у Бежара в «Болеро», но сейчас время более смелых и решительных форм.

У классического балета есть будущее как у чистого жанра?

Балет доносит то, что другое искусство не может воспроизвести. Если все правильно сделано и станцовано, классический балет не сравним ни с чем. Да, это сложное уравнение, и надо помнить о пятках, коленях, выворотности, позах. Но в поисках элегантного решения артисты находят тонкие нюансы и точки, где соединяется тело и дух, что дарит совершенно особый опыт, который впечатляет до мурашек на коже. У балета очень большой потенциал, ведь он относится к наивысшей форме искусства.

Что такое танец для тебя?

Самый древний и честный способ коммуникации. И лучший способ понять себя, потому что это очень интуитивный и естественный способ соединить тело и душу в единое целое. Ты отпускаешь себя и благодаря музыке отдаешься своему бессознательному, даже в балете. Танец — это поток.