Светлана Окунева: Я проработала 20 с лишним лет в балете на льду. Папа мечтал, чтобы я стала математиком, потому что к этому были все предпосылки. У него была сестра физик-математик, и все думали, что я буду такая же правильная, а оказалось, что я неправильная. Я долго работала в Московском балете на льду, а в 1984 году уехала работать в Киевский балет. Аня родилась в 1989 году уже в Москве. Позже мы с мужем подписали контракт и уехали работать в Англию. Мы работали в шоу, состоящем из 22 танцевальных номеров, было очень интересно. Однажды мы проезжали мимо балетного магазина, и там в витрине висела розовенькая пачка и стояли кожаные маленькие балетные тапочки. Аня показала пальцем на витрину, и на следующий день мы приехали и все это купили, мы ей ни в чем не отказывали.
Мы вообще ничего не хотели, но через день после витрины отдали Аню в балет. Там, где мы жили, была частная школа, маленькая совсем, куда Аня и пошла учиться. В школе был классический танец, чечетка, джазовый танец, музыка, пение. Мы хотели, чтобы Аня была универсальная, и ей все удавалось: и джазовый танец, и чечетка…
Никогда не жалели, что Аня оказалась в балете. Я считаю, что она правильно выбрала дорогу, нашла себя. Единственное, у Ани не балетный характер. Нужно уметь за себя постоять, а Аня этого делать не умеет, но это, наверное, наше воспитание такое. Я считаю, что мы ее немножко неправильно воспитали — не в том столетии, надо было жестче, но так уж вышло. Тем не менее я не жалею, потому что Аня — добрейший человек, мы с сестрой как раз разговаривали на эту тему, считаем, что она у нас добрая душа, отзывчивая.
Анна Окунева: Я неуверенный в себе человек, и мне кажется, это от моего детства и воспитания. Я не хочу маму ни в чем винить, я единственный и долгожданный ребенок, меня вообще вся семья так оберегает, как будто я какой-то цветочек аленький. Конечно, она допускала ошибки, и сейчас я это расхлебываю. Я не могу сама принять решения, мне всегда нужна поддержка и одобрение людей. Привычка такая, я всегда советовалась с мамой при выборе, допустим, одежды, то есть я не могла купить какую-то вещь сама, мне надо было обязательно, чтобы мама сказала: «Классно, я думаю, надо эту вещь купить». И это во всем так.
Мама так помогала, что «испортила» мне всю жизнь. В том смысле, что я вообще ничего не умею, потому что у меня прекрасная мама, которая все всегда успевала, у нее всегда все было идеально, чисто, красиво и лучше всех. И я вообще ничего не делала — «доченька, просто работай и танцуй».
Я так не буду воспитывать своего ребенка, у меня он будет в ежовых рукавицах. Ну, и конечно, мне бы очень хотелось, чтобы мой ребенок мог с раннего возраста принимать важные решения и не бояться ошибок. Надо уметь ошибаться и делать выводы, а не впадать в депрессию, как я. Я вот ошибаюсь, и мне до сих пор сложно с этим сладить, мне хочется лежать дома и изображать, что все пропало, я не знаю, куда мне идти дальше, потому что это так ужасно — быть такой неуклюжей и плохой балериной...
В меня все вокруг верят больше, чем я сама. Меня это всегда очень удивляет. Мои художественные руководители говорят: «Ты можешь». Я отвечаю: «Не могу». И мама все время ругает: «Ты самоедка, надо себя любить, показывать, а тебе лишь бы только куда-нибудь спрятаться в ракушку и загнобить себя».
Мама ходит почти на все мои спектакли, на премьеры. Она высказывает свое мнение, но оно почти всегда положительное. Видимо, потому что она меня очень сильно любит. При всей своей строгости и серьезности она никогда после спектакля меня не критикует.
